Александр Чернобровкин - Князь Путивльский. Том 1

– Спасибо, боже!

Как легко путают божий дар с яичницей! Говорить это царю не стал. Мне кажется, ему надо было пойти по церковной линии. В нем ровно столько религиозности и воинственности, сколько требуется епископу тринадцатого века.

Наши враги стояли на солнцепеке посреди долины весь день. Сперва их тревожили половцы. Я приказал кочевникам не стрелять по ромеям, а предлагать сдаться, говорить, что нам нужны только латиняне, обещать, что ромеев отпустим домой не только живыми, но и невредимыми. Последний пункт был очень важным. Ромеи завели моду ослеплять пленных. Это у них называлось гуманным обращением. Иногда пленных ослепляли тысячами, как сделал один из ромейских императоров, получивший прозвище Болгаробойца. Ромеи не соглашались сдаваться, потому что пока не понимали, на чьей стороне перевес, но и обстреливать половцев из арбалетов перестали.

– Почему ты хочешь их отпустить?! – возмутился царь Иван. – Надо перебить и их!

– Это сделают за нас латиняне, – заверил я. – Когда твои враги дерутся, ты выигрываешь дважды. Своих бойцов надо беречь, даже за счет вражеских жизней. Если ты пощадишь этих, другие сдадутся тебе сразу. Уверен, что это не последнее твое сражение с латинянами и ромеями.

– Да уж! – со вздохом сожаления согласился царь.

– Ты пока прикажи, чтобы написали письмо от твоего имени к командиру ромеев. Пообещай отпустить с оружием и добычей, если они ночью нападут на латинян вместе с нами, – предложил я.

– Ты думаешь, нападут?! – не поверил Иван Асень.

– Латиняне так подумают, когда письмо «случайно» попадет к ним, – ответил я. – Если среди них найдется хоть кто-нибудь, умеющий читать по-гречески.

Во второй половине дня, когда наши враги поняли, что половцы не нападут, и начали готовиться к отступлению, в долину выехали болгарские бояре и вышли копейщики. Впереди скакали мы с царем Болгарии. У его коня сбруя с кучей висюлек из золота с чернью, довольно красивых. Явно поработал талантливый художник. Седло и стремена тоже золоченые. И это при том, что сам царь украшений почти не имеет, только золотой крестик на тонкой цепочке и перстень-печатку, и одевается не слишком роскошно, на уровне боярина средней руки. Если в начале похода Иван Асень выслушивал мои советы и сам отдавал приказы, то теперь полностью передоверил мне командование. Наши знамена развевались на ветру и сообщали, что прибыла главная часть войска, что сейчас будет генеральное сражение. Латиняне и ромеи опять выстроились. На этот раз не было резервного отряда. Его поставили на то месте, которое раньше занимали рыцари, чтобы растянуть фронт, снизить возможность охвата с правого фланга. Оставшиеся в живых рыцари и сержанты, всего десятка два, стояли чуть позади ромейской пехоты на правом фланге. Наверное, не были уверены в ее стойкости.

Время шло, а мы не нападали. Ожидание беды бывает намного страшнее ее. И чертовски изматывает. Особенно, если целый день стоишь в доспехах под палящим солнцем. Нападать первыми латиняне не решались, боялись западни.

Когда солнце приблизилось к горизонту, я повел в атаку тяжелую конницу и половцев, растянув первых в линию, а последних расположив двумя группами на флангах. Мои дружинники были вооружены длинными тяжелыми копьями, захваченными у рыцарей. Я научил их держать копье, прижимая к боку, и наносить таранный удар. Болгары не умели так, воевали своими копьями, более короткими и легкими, которыми кололи с размаху от головы, а не использовали, как таран. Атаковали только пехоту латинян, которая, прикрывшись большими щитами и выставив вперед копья, смело встретила нас. Ромеев я приказал не трогать. Пусть латиняне поразмыслят, за что мы щадим ромеев? Мое копье пробило коричневый щит с белым крестом, вдавило его вместе с пехотинцем в глубину строя и сломалось. Ни звук удара, ни хруст ломающегося копья, ни крики раненого, распахнутый рот которого на мгновенье появилась передо мной и сразу исчез, ни ржание коня, вскидывающего голову, защищенную железной маской, я не услышал. Отбросив обломок копья, схватил за черную рукоятку булаву, подарок Бостекана, которая висела на правой руке, продетой в темляк, и ударил несколько раз по округлым шлемам справа от себя, разворачивая при этом коня. Меня дважды ткнули копьями в правый бок, но бригандина выдержала удары. Развернув коня, начал отступление. Оглянувшись, заметил, что один мой дружинник и несколько болгар завязли в пехотном строю. Главное, что среди них нет болгарского царя, и надеюсь, что среди них тот, кто должен «доставить» подметное письмо. Такая доставка будет выглядеть убедительнее. Половцы прикрыли наш отход, засыпав стрелами латинян. Впрочем, преследовать нас не собирались.

Мы потеряли девять человек. Надеюсь, жертвы были не напрасные. Даже если письмо не произведет должного эффекта, мы добились второй цели – не дали врагам уйти из долины. Если бы они засели в деревне, бороться с ними было бы труднее. Поэтому мы еще дважды ходили в атаку, но метрах в пятидесяти от строя пехотинцев разворачивали коней. Изображали попытки заманить в засаду. Латиняне считали себя не дураками, на уловку не велись, но и не расслаблялись, держали строй. Только когда начало темнеть и стало понятно, что сражения сегодня не будет, они отступили к обозу и принялись располагаться на ночь. Благодаря ли письму или просто из подозрительности, но латиняне устроились на ночевку внутри поставленных в круг телег и арб, в стороне от ромеев.

Мы тоже расположились лагерем в долине возле леса. Я приказал, чтобы возле каждого костра сидело два человека. Благодаря большему количеству костров будет казаться, что и нас больше. Метрах в трестах слева от нашего лагеря и напротив ромейского развели три больших костра, расположенных в линию, как у створного знака. Если все три огня сливаются в одни, значит, идешь верным путем. Вел этот путь в плен к нам.

– Пошли своих людей прельщать ромеев сдаться. Кто захочет, пусть держит на три костра, – сказал я царю Ивану. – Обещай тем, кто сдаться ночью, что отпустим без оружия, но в броне, а завтра придется и броню отдать.

– По мне было бы лучше напасть на них на всех ночью и перебить, как бешеных собак! – произнес он.

– Это поступок смелого витязя, но не царя, – сказал я.

– Не предполагал, что быть царем настолько сложно, – после паузы признался Иван Асень.

За что боролся, на то и напоролся…

Мы с царем Иваном Асенем садимся возле костра, разведенного слугой. Пламя с треском пожирает сухие ветки и плавно колышется между нами. Красноватые отсветы перемещаются по лицу царя и словно меняют на нем маски. Слуга подает нам бронзовые кубки с вином и глубокие чашки с кусками жареного мяса и ломтями хлеба. Мы взяли несколько баранов в деревне, что была по пути. В этих краях коров держат мало, предпочитают коз и овец. Баранов, разрубив на несколько частей, запекли на вертелах над кострами и поделили между воинами. Мясо плохо пропеклось и пропахло дымом, но мы с утра не ели, так что с жадностью набрасываемся на него. Я по привычке, перенятой у кочевников, отрезаю куски ножом перед губами. Болгары и русичи режут мясо на мелкие куски на тарелке или рвут руками.