Джек Слейд - Дьявол, святая и Лэссистер

Лэсситер хотел слезть с лошади и потерял равновесие, когда перекидывал ногу через седло. Со стоном он покачнулся в сторону и не мог более предотвратить падение.

Индейцы молча наблюдали за этим.

Луа озабоченно наклонилась над Лэсситером и сказала:

— Повязка снова пропиталась кровью. Пойдем к ручью на той стороне. Я промою тебе рану и наложу свежую повязку.

Индейцы позволили им это сделать.

— Что они хотят? — прошептала Луа озабоченно.

— Вероятно, они поставят нас к столбу пыток, — ухмыльнулся Лэсситер.

— О боже! — задохнулась Луа.

Посреди ночи к Кинсбергу пришли с визитом. Человек неслышно проскользнул в рабочий кабинет, когда он сидел за письменным столом и писал письма. Это были письма к «сильным мира сего», которых он хотел просить о поддержке в борьбе против ужасного мексиканского дьявола дона Яго.

Словно тень, фигура встала у него за спиной, а он все еще не замечал, что был уже не один.

Он непроизвольно вздрогнул, когда чья-то рука легла ему на плечо. Его первым импульсом было желание схватиться за револьвер, лежавший перед ним на письменном столе. Он всегда держал наготове оружие, даже когда ложился в постель, будучи человеком, который постоянно должен опасаться вероломного покушения.

Однако раздавшийся голос заставил его замереть.

— Не беспокойся, — услышал Кинсберг. — Мне никогда не придет в голову напасть на тебя.

Он медленно поднялся и нерешительно повернулся.

— Слава всем святым! — облегченно прошептали его губы. — Это самый прекрасный сюрприз, который ты мне когда-либо могла приготовить.

Какое-то мгновение казалось, что он хотел подойти к стройной фигуре и обнять ее за плечи. Но затем он опустил руки и отступил назад, пока не наткнулся на край письменного стола.

Посетителем была женщина. Высокая и стройная, она была одета в костюм из мягкой кожи косули, который в некоторых местах был украшен пестрыми знаками индейского племени.

Длинные рыжевато-золотистые волосы были скреплены украшенной жемчугом налобной повязкой. За поясом у нее торчали револьвер 44-го калибра, нож и томагавк.

Патрик Кинсберг уставился на нее, словно на призрак.

— Мария! — хрипло проговорил он затем. — Ты не можешь поверить, как я рад.

Он отвернулся и открыл секретер у стены, вынул оттуда бутылку и два стакана.

— За этот испуг я должен выпить, — попытался пошутить он. — Ты выпьешь со мной, Мария?

Она отрицательно покачала головой.

— Пожалуй, нет, я уже за долгое время отвыкла от этого, отец. После первого же стакана я буду под хмельком, что может повредить моей миссии.

Тем не менее он наполнил оба стакана виски марки «Теннесси» и осушил сначала один стакан, а второй взял в руку, которая слегка дрожала.

— Ты стала еще красивее, Мария, — сказал он. — Я должен был бы гордиться тобой, но не могу. Не могу после того горя, которое ты мне причинила. Ты все еще не знаешь, как сильно я страдаю, Мария!

— Я знаю, отец. но не могу вернуть прошлое. За это время произошло слишком многое.

Он плюхнулся в кресло у письменного стола. Его дочь заняла место в кожаном кресле напротив.

— Почему ты пришла? — спросил он сиплым голосом. — Почти два года ты не показывалась! Где ты была все это время?

Она как-то странно улыбнулась. Втайне Мария все еще испытывала к нему любовь, потому что он всегда был хорошим отцом. Но когда она перестала быть маленькой, неопытной девочкой, то поняла: Патрик Кинсберг стал таким влиятельным человеком не только благодаря старанию и способностям. К своему ужасу, она узнала, что за внешним благополучием скрывалось не одно преступление.

— Ты тогда не вернулась с верховой прогулки в горы, — продолжал отец. — Я посылал поисковые отряды, потратил на это много денег и нанял самых дорогих следопытов. Но все было напрасно…

Он замолчал, качая головой. Он все еще не мог поверить, что дочь живая сидит перед ним.

— Но я же передавала тебе послания, и ты не должен был беспокоиться обо мне.

— А где ты была все это время? Может быть, у краснокожих? Об этом можно судить по твоей одежде.

Он выпил виски и тотчас налил себе снова. Его улыбка стала между тем менее напряженной.

— Я живу у индейцев, отец, — сказала она. — Еще и сегодня мне кажется чудом, что я наткнулась на них. Это было приключение, как в сказке. Я спешилась с лошади у родника, и тут на меня напала голодная самка пумы. Может быть, она считала, что жизнь ее детенышей находится в опасности. Как выяснилось позднее, недалеко от того источника как раз находилось ее логово. Я бы, безусловно, погибла, но вдруг откуда-то появился индеец. Он ножом отбивался от пумы и получил довольно тяжелое ранение. По его подсказкам я соорудила носилки-волокушу, которые прикрепила к лошади. Он объяснил мне также, где убежище пумы, а там оказалась пара голодных детенышей. Я достала их, двух пухленьких котят, с которыми можно еще по-настоящему играть. Индеец взял их к себе на носилки. Сам он оказался без лошади. Это был особый выход на охоту, который должен проделать раз в год каждый воин этого племени, чтобы принести жертву богам.

— Это проклятый пережиток! — проворчал, не сдержавшись, Кинсберг, когда его дочь сделала паузу. — Эти идолопоклонники…

Она посмотрела на него, сочувственно улыбаясь.

— Ты, пожалуй, никогда не поймешь, отец, — сказала она, — почему я рассталась с тобой. В то время у меня уже созрело намерение уйти отсюда. И этот случай помог мне его выполнить.

Он мрачно уставился на нее.

— И теперь ты живешь вместе с ними?.

— Да, это так.

— У горстки примитивных, грязных, завшивленных дикарей? — с презрением выдохнул он.

— Я стала одной из них, отец, — сказала она гордо, — и останусь такой до конца своей жизни.

Он вскочил и схватил револьвер с письменного стола, но Мария опередила его: ее томагавк попал ему в предплечье. Кинсберг глухо вскрикнул от боли и выпустил оружие.

— Ты не можешь больше обращаться со мной как с маленьким ребенком, отец, — улыбнулась она, как будто ничего не произошло. — Постепенно ты должен привыкать к этому. Я решила вести другую жизнь, не ту, которую ты мне запланировал. Я не выйду замуж за одного из богатых сынков, которых ты подыскивал для меня. Я не подарю наследника для этого ранчо. Ты напрасно нахапал так много, отец Патрик. Почти напрасно.

Он откинулся назад в кресло, дрожащей рукой снова наполнил стакан и отпил.

— Почему ты вообще пришла, Мария? Чего ты хочешь? — спросил Патрик Кинсберг, оказавшись в заложниках у собственной дочери.

— Я желала бы заключить с тобой соглашение, — сказала Мария, — и потребовать принадлежавшую мне часть наследства.