Луис Ламур - Киллоу

Фоули с Доджем вернулись с пустыми руками. Однако они видели совсем свежие следы лошадей и скота, оставленные уже после дождя.

Ночь мы провели в пещере, приготовив скромный ужин из солонины с бобами. На рассвете похоронили отца и остальных в общей могиле и тронулись в путь. Дети и женщины по очереди ехали верхом, а старый пятнистый бык, ко всеобщему удивлению, позволил нагрузить себя поклажей. Дело, наверное, в том, что он привык к людям, к тому же Кончита и ребятишки все время подкармливали его сухарями и кукурузой, подслащенной патокой.

Ни Зебони Ламберт, ни Джим Пур, ни семья Сэнди так и не объявились. Последний раз я видел Зеба, когда он запрыгнул на лошадь индейца и ускакал в темноту. Может быть, их взяли в плен, а может быть, им удалось уйти. Во всяком случае, мы не нашли их тела.

К ночи мы подошли к излучине ручья Делавэр. Здесь, в ложбине когда-то располагался большой лагерь: вокруг было раскидано много дров и даже стоял поломанный фургон с двумя снятыми колесами.

Трава здесь была прекрасная, мы не видели такую уже несколько недель, а по краям ложбины поднимались густые заросли меските.

Незадолго до захода солнца Зено убил антилопу, и мы впервые после стоянки у Пекоса хорошо поели.

Поскольку все знали, что с команчерос не покончено, мы поочередно дежурили. Наступила полночь, когда я услышал приближающуюся лошадь. Она шла ровной рысью, но где-то недалеко встала. Мой мышастый заржал, она ответила и подошла. Это была вороная Кончиты.

Я разбудил Кончиту и рассказал ей, в чем дело. Она позвала лошадь, и та подошла к ней, тычась мордой в ладонь, словно требуя хлеба, сахара или другого лакомства. На ней было высокое испанское седло и уздечка. В чехле лежала хорошая винтовка, а седельные сумки были заполнены доверху.

Кончита открыла их. Там лежали маленькие упаковки патронов и замшевый мешочек с золотыми монетами.

Она отдала их мне.

— Пригодятся.

О Мигеле не было сказано ни слова, но по ее напряженному лицу и выражению глаз я понял, что она сдерживается, чтобы не зарыдать. Тела Мигеля не нашли, и никто не видел его после того, как началась стрельба.

— На этой лошади не ездил ни один мужчина, — объяснила Кончита. — Она подчинилась чужому, но ждала удобного случая, чтобы его сбросить.

Пока мы шли на запад, облака исчезли, опять засияло солнце. Началась жара, и трава снова стала жухлой и редкой. Индейцев не было.

На третий день нам попался вол, очевидно брошенный давним караваном фургонов и разжиревший на вольном выпасе. Мы его убили, разделали и той же ночью ужинали отличной говядиной, да еще много навялили над костром в запас.

Вдали уже виднелась вершина горы Гвадалупе.

Как ни странно, но мы шли быстрее, чем когда гнали стадо. На следующий день после того, как в лагерь пришла лошадь Кончиты, мы сделали шестнадцать миль, но ночевка была краткой.

Наш маленький караван тронулся в путь перед рассветом, впереди шли мы с Зено, посередине — кто в седле, кто пешком — женщины с детьми, а замыкали его Фоули с Майло Доджем.

Волны нагретого жаркого воздуха размывали даль, на выжженной земле время от времени закручивались крохотные смерчи. Везде, где мы шли, от недавних дождевых луж остались лишь высохшие, потрескавшиеся пятна, земля в них постепенно превращалась в пыль. Наши фляги почти опустели, из еды остались только куски вяленого мяса.

Почва здесь была твердой и каменистой с вкраплениями известняка. На западе высился пик Гвадалупе. После захода солнца мы сделали привал в небольшой долине с хорошей травой. Там росли несколько деревьев и протекали три ручья: один с сильным запахом серы, второй — щелочной, а третий — с холодной, чистой и вкусной водой.

Фоули помог жене сойти с седла, и на секунду, рука к руке, она прислонилась к нему. Ее здоровый цвет лица сменился краснотой загара, но под ней угадывалась бледность. Он осторожно подвел ее под дерево и усадил.

Дети разбежались собирать хворост для костра, а Зено отвел лошадей под прикрытие деревьев.

К нам с Зено подошел Тим Фоули.

— Моя жена слишком устала, Дэн. Если у нас не будет нормальной еды и отдыха, боюсь, она долго не протянет.

— Ты и сам осунулся, Тим, — сказал я, — но ты прав. Кажется, пора раздобыть мяса.

— Это земля апачей, — сказал Майло Додж, — так что будь осторожен.

Договорились, что на охоту поеду я один, а остальные будут стеречь лагерь. Старшему сыну Фоули тоже дали винтовку, потому что ему исполнилось четырнадцать, он уже был почти взрослым.

Захватив оба револьвера и зарядив «паттерсон», я выехал из лагеря. Неподалеку проползли две гремучие змеи.

Вечер был тихим. В низинах собирались тени, а далекие горы окрашивались в мягкие розовые и пурпурные тона. Где-то далеко закричал перепел, а через минуту раздался ответный крик. Это были голубые перепела, мелкие — не больше голубя — нелетающие птицы.

Дважды я с помощью кожаной веревки, которую носит с собой каждый ковбой, чтобы перевязывать ноги бычкам, расставил силки в тех местах, где видел заячьи следы.

Но дичи я не встретил. Перед тем, как совсем стемнело, я убил перепела и вернулся в лагерь с единственной добычей. На рассвете я проверил силки и вытащил зайца. Все это разделили между женщинами и детьми.

Мы снова двинулись. Пик Гвадалупе казался еще выше, а северные пастбища, которые простирались за ним, угрожающе скрывались в темноте. Тим Фоули, — самый старый из нас — в тот день дважды падал, но поднимался и продолжал путь.

В ту ночь, пройдя всего несколько миль, мы сделали привал в маленькой рощице из дубов и сосен у подножия высящейся над нами горы.

Тим Фоули обессилено упал на землю, Майло и Зено помогли устроиться женщинам и детям и расседлали лошадей. Я же, захватив «паттерсон», сразу вышел на охоту.

Говоря по правде, я был испуган. Мужчины не ели уже целый день, до этого четыре или пять дней ели очень плохо и мало. Тим был уже стар, а идти нам до Копер-Майнс еще долго.

Мне попадался медвежий помет, но очень старый, а следов оленей или антилоп я не видел совсем. Поскольку это была земля апачей, стрелять следовало только наверняка, чтобы выстрелы не услышали индейцы.

Было очень тихо. По груди и спине под рубашкой стекал пот. Небо сияло голубизной, облаков не было. Неожиданно я почувствовал странное напряжение, хотя ничего не слышал и не видел. Я осторожно шагнул вперед.

Высоко вверху черным пятнами на фоне голубого неба кружил одинокий стервятник. Тропа проходила на тысячу футов выше нашего лагеря. Вытерев влажные ладони о рубашку, я двинулся вперед. Вдруг на краю утеса ярдах в пятидесяти я увидел большого снежного барана.

Он не заметил меня, наблюдая за чем-то внизу. Его огромные рога завивались вперед и вверх. Цвет шкуры был совсем как у оленя. Первый раз в жизни я видел такого.