Джудит Тарр - Господин двух царств

— Я начал. Вот что это такое — начало. Чтобы довести дело до конца, мне придется пройти и через остальное.

— И что же это? — спросила она.

— Все. — Александр улыбнулся, видя выражение ее лица. — Может быть, снова смертельная опасность. Может быть, нет. Вокруг целый мир. Ты когда-нибудь думала об этом? Сначала Персия — она опасна до тех пор, пока я позволяю ей сопротивляться. А потом — кто знает? На восток от Персии есть еще страны. Есть земли и на западе, Италия и Сицилия, где уже есть греки, и дикие места за ними и, наконец, ворота солнечного захода, Геркулесовы Столбы. Их поставил там мой предок, а может, так только говорят. Я бы хотел сам их увидеть.

— Ты бы хотел сделать все, что может смертный.

— И кое-что, что может бог. — Александр встретил ее изумленный взгляд.

«Молния, — подумала она. — Бьет в самое сердце».

— Не говори, что ты не знала этого. Именно ты привела меня сюда.

— Не я, — возразила Мериамон, — а боги, говорившие через меня.

— Это одно и то же, — сказал он.

— Ты узнал это в святилище бога?

Александр опустил глаза. Мериамон заморгала, озадаченная. Здесь, в ясный день, в роще Солнца, слова казались такими темными. Он гладил Сехмет, с головы до изгибающегося хвоста, снова и снова, в ритме ее мурлыканья.

— Я узнал… — сказал он. Умолк. Нахмурился. — Я узнал… должно быть, слишком много. Спокойнее было бы не знать. Думать, не сумасшедший ли я, или моя мать лгала, или я совершал одни глупости. Я никогда не был обычным. Не мог. Но когда я узнал… Это все переменило. Понимаешь, это был не я. Это всегда был бог.

— Бог выбрал тебя своим инструментом, — сказала Мериамон. — Это не значит, что он — это ты, а ты — это он. Это не больше, чем сын походит на своего отца.

— Филипп тоже не был обычным! — воскликнул Александр резко, почти зло. — Говорят, я унаследовал свой военный дар от него. Он был крепче и благоразумнее. Но он был блестящим полководцем.

— Каждый человек то, чем сделала его жизнь.

Александр не слушал.

— Я лучше в трудные моменты. Думаю быстрее. Так было всегда. Это от матери — она была невероятно стремительной. Если бы она была мужчиной, Македония никогда не получила бы столько власти. К счастью, она родилась женщиной. Она смогла выйти замуж за Македонию, вместо того чтобы завоевывать ее.

— Или разрушить ее в войне.

— Они бы оба сделали это и много старались для этого: и она, пойманная в женском теле, и он, которого могла поймать своим телом любая женщина, которую он видел. Вот тебе ирония. Множество незаконных детей, а наследник, будущий царь — незаконный сын от бога.

— Через тело Филиппа, — заметила Мериамон.

— Ему это было бы все равно, — сказал Александр. Он держал Сехмет за лапку, чтобы заставить ее выпустить когти, ослепительно белые и острые. — Думаю, я счастлив узнать, кто я. Но и ужасаюсь этому.

— Конечно. Ты же только наполовину безумец.

Он засмеялся.

— И на какую же?

— На ту, которая заставляет тебя делать то, чего не сделал бы никто другой, и делать блестяще. Ты же знаешь, я никогда не прощу тебе Тира. Даже если ты, в конце концов, и пришел в Египет.

— Я должен был это сделать, — заявил Александр. — Но я же пришел туда, куда ты хотела, чтобы я пришел. И сделал то, чего ты хотела. Удивляюсь, что ты не пытаешься заставить меня остаться и быть настоящим фараоном.

— Разве я сказала бы тебе, если бы пыталась?

Он склонил голову набок. Подумал.

— Наверное, — ответил он. — Или я бы знал.

— Я такая прозрачная?

— Ты такая честная.

— Как и ты.

— Это потому, что я родился в Македонии, где люди прямодушны, даже когда убивают друг друга. В Персии я бы не выдержал и недели.

— В Египте, — сказала она, — ты бы продержался месяц.

— А как же ты?

— Я отмечена богом, — ответила Мериамон. — Другим пробовать не советую.

Александр выпрямился, легко и плавно, удержав на руке кошку, подняв вместе с собой Мериамон, держа ее лицом к лицу.

— Я почти жалею, что ты не хочешь выйти за меня замуж.

— У нас обоих есть множество других вариантов, — ответила Мериамон.

— Бедный Нико, — сказал Александр. — Надеюсь, вы собираетесь пригласить меня на свадьбу.

Она вспыхнула от такого внезапного и сильного смущения, что лишилась своего остроумия.

— Мы собирались сказать тебе.

— Не спросить?

Она смотрела на него растерянно.

— В конце концов я же его царь. Я могу сказать и свое слово насчет его женитьбы. Особенно если он женится на чужестранке.

Жар наконец прошел. Холод был, однако, еще хуже.

— Ты и мой царь, — сказала Мериамон.

— Вот именно. — Он прищурился. — Если я запрещу, ты все равно сделаешь это?

Она не могла смотреть на него. Отчасти потому, что взгляд ее был слишком свиреп, отчасти потому, что он был ее царем.

— Мариамне, — сказал он.

Это было не ее имя.

— Мериамон, — сказал Александр.

Она подняла взгляд. Горящий гневом.

— Успокойся, — сказал Александр. — Ты же знаешь, я не стану мешать тебе сделать то, чего хочет твое сердце. Хотя почему ты выбрала его из всех людей в моей армии…

— Если ты не видишь, я едва ли смогу объяснить тебе.

Он помолчал. Потом рассмеялся. Он восхищался ею. Ну и пусть. Он прекрасно понял, что она имела в виду. У него был Гефестион.

Она могла бы смутиться. Что могла думать о нем так. Что он мог это заметить.

А если бы она не могла так думать о нем, если бы он не мог этого заметить, тогда он не был бы ее царем. Цари, боги — они слишком часто слишком много о себе думают.

Несомненно, Александр был о себе очень высокого мнения. Но он знал это. Он даже мог посмеяться над этим. Иногда.

Он силой потащил ее обратно к источнику, где ждали люди, их взгляды, улыбки — приветливые, не насмешливые. Она снова покраснела. Заметила, что то же самое произошло с Нико. Вот что значит плохо хранить секреты.

В конце концов это можно пережить. И ни при чем тут его величество царь, устраивающий сражения в купальне и смущающий бедных жрецов до потери речи. Все это простительно, поскольку это делал сын бога; но в этой части мира царям положено быть более степенными.

Пустыня позволила им вернуться из Сивы невредимыми. Сила ее была спокойна: раз уж не победила, то поддалась. На другой стороне бури не открывались никакие ворота. Никакие проводники не приходили к ним, никуда не исчезал путь перед ними. Все было спокойно. Так спокойно, что можно было отдохнуть.

В Ракотисе город уже принимал очертания. Архитектор Дейнократ послал в Мемфис за свитками папируса, ящиками мела, за рабочими, чтобы начать разметку и копать ямы под фундаменты. Это напоминало прежние дни в Долине Царей, но на сей раз строились не гробницы, а живой город.