Ян Гийу - Путь в Иерусалим

— Я особенно не раздумывал, — помедлив, ответил Арн, ибо до него начало доходить, в чем дело. — Как вы справедливо сказали, Ваше Высокопреосвященство, я знал, что и речи не может быть о том, чтобы Церковь сразу же поддержала Кнута сына Эрика. Но я не находил ничего дурного в том, чтобы Ваше Высокопреосвященство сами объяснили это моему другу. Так и было на самом деле.

— Допустим. Но потом, о чем же вы думали потом, когда разыграли весь этот спектакль, в который поверила глупая толпа у ворот храма, — будто я помазал и короновал этого негодяя?

— Я плохо понимаю это, — со стыдом ответил Арн. — Мы не говорили о том, что будем делать, если Ваше Высокопреосвященство откажется поддержать Кнута сына Эрика. Он думал, что просьба его проста. И я не мог убедить его в том, что это не так, ибо он уже тогда считал себя королем. Тогда я решил, что пусть он услышит это от Вашего Высокопреосвященства. Так и случилось.

— Да-да, ладно! — прервал его архиепископ, нетерпеливо махнув рукой. — Это ты уже говорил. Но я спрашиваю о том, что происходило после того, как я поставил негодяя на место!

— Он попросил меня узнать у Вашего Высокопреосвященства, не могли бы мы оба удостоиться чести принять святые дары из ваших рук. Я не нашел в этом ничего неподобающего. И я не знал, что…

— Так вы не говорили об этом заранее и ты не знал, какие выходки последуют за этим! — строго прервал его архиепископ.

— Нет, Ваше Высокопреосвященство, не знал, — пристыженно ответил Арн. — Мой друг думал лишь о том, чтобы его первая просьба была удовлетворена. Мы не говорили с ним заранее даже о причастии.

Два пожилых человека пристально смотрели на Арна. Тот не отводил взгляда, и в глазах его не было ни тени сомнения, ибо он говорил чистую правду, как на исповеди.

Отец Генрих, легко кашлянув, взглянул на архиепископа, который утвердительно кивнул в ответ. Они согласились в чем-то, что обсуждали заранее, понял Арн. Но что это было, он не знал.

— Ну что ж, мой юный друг, иногда ты бываешь слишком наивен, должен тебе сказать, — заговорил архиепископ более дружелюбно. — Ты взял с собой меч и протянул его мне, и ты понимал, что я, разумеется, благословлю его. Вы оба были одеты, как воины. Что ты намеревался этим показать?

— Мой меч освящен, и я никогда не нарушал обета. Я чувствовал гордость, что могу принести этот меч Вашему Высокопреосвященству, и я полагал, что вы будете испытывать те же чувства, ибо освящение меча происходило здесь, у нас, цистерцианцев, — ответил Арн.

— И ты не думал, что твой друг, этот Кнут, сможет воспользоваться этим? — с усталой улыбкой спросил архиепископ и покачал головой.

— Нет, Ваше Высокопреосвященство, но потом я уже понял…

— Потом пошел шум по всему Свеаланду! — фыркнул архиепископ. — Пустили слух, будто я, прямо с кафедры, благословил тот меч, которым убили короля Карла сына Сверкера, будто я потом благословил Кнута сына Эрика и даже помазал и короновал его, и с тех пор я не знаю ни минуты покоя, ибо все эти мелкие корольки, полукороли и претенденты на трон бросились за мной по пятам! Я должен был на время покинуть страну, и вот почему я здесь, а вовсе не ради тебя, если ты так думаешь. Но я верю твоим словам и прощаю тебя за то, что случилось в Восточном Аросе.

Арн опустился на колени перед архиепископом и вновь поцеловал ему руку, благодаря за проявленное милосердие, которого он не заслужил, ибо глупость его не может быть оправданием. В краткий миг счастья Арн вдруг подумал, что все позади и его грех — не в любви к Сесилии, а в том, что он невольно помог Кнуту сыну Эрика одурачить архиепископа.

Но это было не так. Когда Арн по знаку архиепископа поднялся и сел на место, прямо напротив двух старых друзей, ему был вынесен приговор.

— А теперь послушай, — сказал архиепископ. — Тебе прощается обман твоего архиепископа. Но ты преступил закон Божий, обладая двумя сестрами, и за такой грех легкого прощения не бывает. Мы можем осудить тебя на покаяние до конца твоих дней. Но мы проявим мягкость, ибо верим, что в этом промысел Божий. Ты будешь искупать свой грех лишь полжизни, двадцать лет. То же самое касается и твоей Сесилии. Искупать грех ты будешь как тамплиер, храмовник, и имя твое отныне будет Арн Готский. А теперь ступай, и да направит Господь стопы твои и твой меч, да будет милость Его с тобой. Вот так! Брат Гильберт объяснит тебе все подробнее. А я уезжаю, но мы увидимся на пути в Рим, куда ты отправишься первым.

У Арна закружилась голова. Он думал, что помилован! Полжизни — это больше того, что он прожил на свете, и он даже не мог представить себя старым человеком, около тридцати семи лет, когда наконец грех его будет искуплен. Арн умоляюще взглянул на отца Генриха, словно не мог уйти, не услышав от него ни слова.

— Путь в Иерусалим бывает в начале тернистым, мой дорогой Арн, — тихо сказал отец Генрих. — Но на то воля Божия, и в этом мы оба убеждены. Ступай с миром!

И когда Арн, с поникшей головой, нетвердо ступая, ушел, они еще долго сидели, беседуя о Его воле. Оба они ясно видели, что воля эта в том, чтобы отправить еще одного великого воина в святое воинство Господне.

Но если бы Кнут сын Эрика успел стать королем раньше, если бы Арн и Сесилия уже были законными мужем и женой? И если Сесилия не оказалась бы столь наивной и доброй и не навестила бы свою сестру Катарину? И если мать Рикисса не была бы из рода Сверкера и не бросилась бы с такой энергией и решительностью раздувать это дело?

Если бы это и многое другое не произошло, то в воинстве Господнем было бы на одного воина меньше. С другой стороны, философ уже доказал, что подобный тип рассуждений неверен. Господь явил Свою волю, и следовало склониться перед ней.

Брат Гильберт вел себя осторожно. Ему поручили растолковать Арну, что его теперь ждет. И Гильберт не позволял ему заговаривать о своем наказании или о том, что он оставлял дома.

Итак, Арну предстояло сопровождать архиепископа Стефана в Рим, но там их пути должны были разойтись: архиепископу надо было решить некоторые вопросы с Папой Александром III, тогда как Арн отправится в римский замок тамплиеров — самый большой замок этого ордена в мире. Именно в Риме принимались либо отвергались новички. Разумеется, многие чувствовали себя призванными сражаться в воинстве Господнем, и не в меньшей степени потому, что тем самым они искупали все грехи и шли прямо в рай, если умирали с мечом в руке. Но после испытаний лишь один из десяти принимался в орден.

Испытания вряд ли могли представлять трудность для Арна. Для вступления в орден требовалось, чтобы человек принадлежал к роду с собственным гербом на щите, и это правило брату Гильберту не нравилось, ибо он повидал многих воинов, которые стали бы славными братьями ордена, если бы не отсутствие у них герба. Для Арна такого препятствия не существовало, на щите его красовался лев Фолькунгов. Да и два других требования были легкими для него. Брат Гильберт сухо, но с улыбкой пояснил, что надо знать примерно четвертую часть из того, что знает сам Арн из Священного Писания, логики и философии. И может, хватит ровно четверти того искусства, с которым Арн владеет оружием. Необходимы, разумеется, письма от скандинавского архиепископа и от отца Генриха. Но это как раз не главное — все эти рекомендательные письма. Многие франки, графские сыновья, приезжают в Рим и привозят с собой такие письма, но познаниями Арна они не обладают. Так что воле Божией никто не может противиться.