Амеде Ашар - В огонь и в воду

— Прочь, каналья! крикнулъ онъ.

— О! какъ грозно! а еще землякъ! возразилъ разбойникъ.

Но въ ту же минуту страшный ударъ шпаги хватилъ его по головѣ. Оолѣпленный кровью, оглушенный ударомъ, парижанинъ сохранилъ еще однакожь настолько присутствія духа, что обнялъ шею лошади и пустилъ ее во всю прыть вонъ изъ долины.

— Ахъ! да какой же онъ ловкій, графь де Шиври! какой же ловкій! ворчалъ онъ, удаляясь. Если только уцѣлѣю, я ему это припомню.

Монтестрюкъ былъ такъ занятъ графиней де Монлюсонъ, что не слишкомъ заботился о бѣгствѣ капитана. Онъ ужь забылъ о раздавшемся въ его ушахъ восклицаніи и думалъ просто, что ускакалъ одинъ лишній разбойникъ. Онъ былъ съ Орфизой, онъ видѣлъ только ее одну.

— Я опять васъ вижу! и вы невредимы, неправда ли? вскричалъ онъ, какъ только могъ заговорить отъ радости.

— Совершенно, отвѣчала она и, забывшись, протянула ему обѣ руки, которыя онъ цѣловалъ съ восхищеньемъ. Но почти тотчасъ же улыбка показалась на лицѣ герцогини; она вернулась къ своему всегдашнему гордому и веселому нраву, хотя и была еще блѣдна, и сказала:

— Я немножко, можетъ быть, и дрожала; но теперь, какъ все кончено, признаюсь, я довольна, что присутствовала при одной изъ тѣхъ сценъ, какія только и можно видѣть, что въ испанскихъ драмахъ. Но объясните мнѣ, пожалуйста, какъ вы могли поспѣть именно во время, чтобъ вырвать меня изъ когтей этихъ разбойниковъ? Что у васъ есть добрая фея въ распоряженіи, что ли?

— Эта добрая фея — вотъ она, отвѣчалъ Гуго указывая, на принцессу.

— Вы? продолжала Орфиза, у которой страхъ начиналъ уступать мѣсто удивленью; какимъ чудомъ, въ самомъ дѣлѣ вы попали въ эту пустыню съ маркизомъ де Сентъ-Эллисъ?

— На этотъ вопросъ гораздо лучше насъ могъ бы, кажется отвѣтить графъ де Шиври, который васъ такъ удачно провожалъ! сказалъ Гуго, бросивъ на Цезаря гнѣвный взглядъ.

— Не понимаю, что вамъ угодно этимъ сказать, графъ возразилъ Шиври со своимъ всегдашнимъ высокомѣріемъ, и вы мнѣ позволите, безъ сомнѣнья, не безпокоиться разгадывать ваши странныя слова… Я провожаю герцогиню д'Авраншъ въ неосторожно предпринятой ею поѣздкѣ. Шайка разбойниковъ, пользуясь пустынною и дикой мѣстностью, нападаетъ на ея карету. Мы обнажаемъ шпаги, мой другъ Лудеакъ и я, чтобъ наказать бездѣльниковъ; мнѣ достается двѣ-три царапины, кавалеръ лишается своей лошади и я, право не понимаю, изъ чего тутъ поднимать крикъ!

— Тьфу! произнесъ Лудеакъ, пять-шесть убитыхъ мошенниковъ, да нѣсколько слегка побитыхъ лакеевъ и сломанныхъ замковъ на сундукахъ, стоитъ ли объ этомъ толковать?

— Въ самомъ дѣлѣ, не стоитъ, или считать пролитую кровь ни во что… отвѣчала графиня де Монлюсонъ; но все это нисколько мнѣ не объясняетъ, зачѣмъ очутилась здѣсь принцесса Маміани?

— Поговоримъ объ этомъ послѣ, пожалуйста! возразила Леонора спокойно. Я, можетъ быть, бредила; мнѣ представились вы подъ видомъ голубя, похищаемаго коршуномъ… Вы вѣдь знаете, что всѣ мы итальянцы очень суевѣрны и я, право, не виновата, что вѣрю въ предчувствія.

Взглядъ ея скользнулъ при этомъ на графа де Шиври.

— Навѣрное, что нибудь случилось, шепнулъ Цезарь на ухо Лудеаку.

— Боюсь, что такъ, отвѣчалъ этотъ тоже шопотомъ.

Пока Монтестрюкъ забывалъ и себя, и всѣхъ близъ Орфизы, Коклико, у котораго еще звенѣло въ ушахъ восклицаніе капитана, бросился вслѣдъ за нимъ къ выходу изъ ущелья, вмѣстѣ съ Угренкомъ, который ужь вообразилъ себя настоящимъ солдатомъ, потому только, что понюхалъ пороху.

— Вѣдь ты тоже слышалъ, неправда ли? спрашивалъ его Коклико. Меня вѣдь не обманулъ слухъ? Вѣдь онъ крикнулъ: Громъ и молнія!

— И еще какимъ страшнымъ голосомъ! Я такъ и подскочилъ, на сѣдлѣ.

— Да! да! Этотъ громъ съ молніей я бы узналъ между тысячью криковъ.

Слѣды крови еа травѣ и на камняхъ вели ихъ по горамъ шаговъ на сотню. Они думали, что человѣкъ, за которымъ они гонятся, раненъ и что эти слѣды крови помогутъ имъ нагнать его, какъ вдругъ увидали подъ большимъ кустомъ на травѣ несчастнаго, который усиливался слабѣющей рукой остановить кровь, лившуюся ручьемъ изъ широкой раны на головѣ. Это былъ не капитанъ Бриктайль, но жалость и состраданіе охватили Коклико и онъ подъѣхалъ поближе къ раненому.

При видѣ верховаго, этотъ приподнялся съ трудомъ.

— Ну! вы изъ тѣхъ, что тамъ надѣлали-таки намъ хлопотъ! Хотите доканать меня — это ваше дѣло; только, ради Бога, поскорѣй: не мучьте!

— Доканать? сказалъ Угренокъ, сойдя съ лошади; нѣтъ, мы не изъ таковыхъ, пріятель!

И онъ принялся обвязывать платкомъ разрубленную голову бѣдняги, между тѣмъ какъ Коклико давалъ ему пить изъ фляжки. Раненый взглянулъ на нихъ съ удивленьемъ.

— Ну! сказалъ онъ, облизываясь, я видѣлъ на своемъ вѣку многое, но ничего еще въ этомъ родѣ!

Онъ растянулся на травѣ, головой въ тѣни.

— Вы мнѣ попали какъ разъ въ слабую жилку, продолжалъ онъ — хоть еще разъ въ жизни досталось выпить, да и водка же какая славная, клянусь Богомъ!… Теперь и душѣ будетъ легче умирать.

— Что тамъ толковать о смерти?… Ужь если вашей душѣ вздумалось забраться въ такое худое тѣло, то, видно, ей тамъ нравится… Я христіянинъ, и разъ судьба послала мнѣ встрѣтиться въ Германіи съ землякомъ — я это вижу по вашему выговору, — то не дамъ же я ему такъ пропасть безъ всякой помощи.

Сказавъ это, Коклико взвалилъ его къ себѣ на плечи и отнесъ къ дровосѣку, домишко котораго виднѣлся на горѣ по выходившему изъ трубы дыму.

— Эй! кто тамъ? крикнулъ онъ. — Вотъ возьмите-ка себѣ раненаго — Богъ вамъ его посылаетъ, такъ и ухаживайте за нимъ получше: это зачтется вамъ въ раю. А вотъ пока и деньги за труды и на расходъ.

Дровосѣкъ съ женой сдѣлали на скоро постель изъ моху и сухого листа, покрыли простыней и уложили на ней раненаго.

Коклико собирался ужь уходить, какъ почувствовалъ, что его кто-то дернулъ за рукавъ.

— Это я… хочу вамъ сказать два слова… У меня сердце растаяло отъ того, что вы для меня сдѣлали… а растрогать Пемпренеля — это штука, право, нелегкая… Мнѣ сильно хочется стать вамъ другомъ, если только останусь живъ… Значитъ, вамъ когда случится надобность въ человѣкѣ съ добрыми ногами и зоркими глазами, лишь бы только у него голова тогда была цѣла, — вспомните обо мнѣ…. Для васъ я сдѣлаю то, чего никогда ни для кого не дѣлалъ…

— Доброе дѣло, что-ли?

— Ну, да, хоть и доброе дѣло, особенно, если отъ него будетъ вредъ кое-кому!

— Но, разставаясь въ Тиролѣ, гдѣ же мы можемъ сойдтись опять?

— А хоть бы въ Парижѣ: я вернусь туда прямехонько, какъ только буду въ силахъ переставлять ноги. Чортъ бы побралъ глупую фантазію потаскаться на чужой сторонѣ!