Фрэнк Йерби - Сарацинский клинок

20

В тринадцатом веке церковь по всей Европе была потрясена до основания тем, что крестовые походы открыли существование другой великой религии, которая дала миру таких выдающихся деятелей, как султан Юсуф, названный Саладином, и таких великих философов, как Авиценна и Аверроэс. Свободомыслие арабов постепенно прокладывало себе путь в сознание европейских народов, а торжество логики обнажило абсурдность многих церковных догматов для все расширяющейся части населения. В Лангедоке люди выдвинули идею Создателя, который с момента создания безразличен к тому, что происходит с его созданиями (в свете геноцида двадцатого века с Бухенвальдом и русскими концлагерями в этой идее есть свой смысл!), предоставляя действовать законам природы, – это не оставляло места для чудес, поскольку они противоречили этим законам. Ли, “Инквизиция в средние века”, том I, с 345. В Париже стали отрицать пресуществление. Великий скептик Дэвид Динант, преподававший в Париже философию, даже вызывал Иннокентия III на диспут. Должно быть, он был очень умен, поскольку его не сожгли на костре (Ли, там же, том II, с 319).

Алу'л Фатх Умар Хайами ибн Ибрахим, известный нам под именем Омара Хайама, был одним из величайших средневековых математиков и ученых. Его “Алгебру”, давшую частичное решение кубического уравнения, считали вершиной средневековой математики. Его календарь, составленный для султана Малик Шаха, был на удивление точен. Что касается его рубайи, то это, похоже, были случайные развлечения великого астронома.

Коран. Цитата взята из одной из ранних сур, обычно располагаемых ближе к концу книги.

Ссылка, безусловно, на Святого Доминика, одного из величайших умов тринадцатого века, основателя Доминиканского монашеского ордена, человека, который вместе со Святым Франциском Ассизским был первым, кто привнес в церковь идею добровольной бедности, завоевавшую так много последователей среди еретиков. Свою идею возвращения к примитивному христианству он позаимствовал у альбигойцев.

Описания обрядов и обычаев альбигойцев заимствованы из работы Г. Уорнера “Альбигойская ересь” (том I, с. 80).

Милман, “История христианства в латинском мире”, том V, с. 242.

Цитата, к сожалению, принадлежит не врагу церкви, а цистерцианскому монаху Цезариусу Хейстербаху. Ее упоминает и Гизо (“История Франции”, том I, с. 507), и Коултон (“Жизнь в средние века”). Но Цезариус писал через двадцать лет после осады Безье. Остается надеяться, что он полагался на ложные сведения или на то, что его подвела память.

Уорнер, там же, том II, с 67. Читатели, интересующиеся первым крестовым походом, обернувшимся против христиан, могут обратиться к трудам: Функ-Брентано “История Франции. Средине века”, с. 276, Уорнер, там же, и монументальному труду П. Беллперрона “Крестовый поход против Лангедока и альбигойцев в 1202–1249 годах”, представляющий особую ценность, поскольку он освещает деятельность Симона де Монфора и его брата Гая.

Вилки тогда еще не были изобретены.

Foretbrun (фр.). – темно-коричневый лес.

Первоначально куски мяса клали на большие куски хлеба. Затем под хлеб стали подставлять тарелки, как указано в тексте – оловянные или серебряные, в зависимости от ранга гостя. Хлеб же ели редко, отдавая его обычно беднякам и собакам.

Уильям, архиепископ Парижский, был одним из величайших военных гениев, которых выдвигала церковь в тринадцатом столетии. Он сформировал собственную армию германских крестоносцев и перешел через Тарн в Лангедок вскоре после Симона де Монфора и его брата Гая. Он присоединился к ним около Сент-Марселя, и только благодаря его военному искусству этот город в конце концов был взят летом 1212 года. Войны против альбигойцев закончились в 1219 году после тридцати лет опустошений. С победой крестоносцев погибла высокая культура Лангедока, родины трубадуров. Симон де Монфор, принимавший участие в нечеловечески жестоком крестовом походе против Константинополя в 1204 году и прославившийся как своим целомудрием, так и набожностью – хотя и не милосердием и терпимостью, – был убит при второй осаде Тулузы (1218) – один из редких случаев поэтической справедливости – камнем, выпущенным из катапульты группой женщин.

В то время как местные священники слишком часто призывали к ненависти, сами Папы, включая могущественного Иннокентия III и Григория IX, создателя инквизиции, вели себя весьма терпимо по отношению к евреям и сарацинам. Начиная с Григория I и кончая Иннокентием IV почти все они находили поводы запрещать насильственное крещение, отрицали древние обвинения в ритуальных убийствах, возмещали стоимость украденного и запрещали массовые насилия (см. Дюран, там же, с. 388).

Уорнер (там же, том II, с. 68) пишет, что город после взятия подвергся всевозможным жестокостям. Подробности же почерпнуты из труда Г. Ламба “Крестовые походы”.

Все описания позорного четвертого крестового похода основаны на прекрасном изложении этих событий Джеффри де Виллегордом. Если автора данного романа будут упрекать, что он судит об этих событиях с точки зрения сегодняшнего дня, то можно вспомнить, что Иннокентий III отлучил крестоносцев от церкви сразу же, как только узнал об их предательском нападении в 1202 на Зару, единственный выход к морю для католической Венгрии. Его Святейшество простил их с условием, что они вернут награбленное. Они приняли прощение и оставили награбленное себе. Сотни благородных людей вернулись домой, не желая принимать участие в подобном преступлении. Из этого следует, что этические воззрения тринадцатого века позволяли распознавать грабеж, даже если он прикрывался религиозными идеями. Мы располагаем описанием зверств в отношении монахинь, которое принадлежит перу самого Иннокентия (см. Гиббон. “Упадок и разрушение Римской империи”, том VI, с. 171). Даже когда чрезмерные амбиции толкнули Иннокентия на признание объединения Восточной церкви с Римской, Папа продолжал протестовать против преступлений крестоносцев, однако, приняв один результат похода, он не мог прибегать к более жестким мерам.

История с фальшивой Богоматерью заимствована у Ли (“История инквизиции в средние века”, том I, с. 103).