Игорь Болгарин - Седьмой круг ада

Ржаво проскрипев петлями, дверь открылась. Дудицкий был хорошо освещен солнцем, и Кольцов сразу узнал его.

– Эй, кто тут? Выходи!

Ответа не последовало. Дудицкий шагнул по ступенькам вниз. Когда он поравнялся с притихшим за каменным выступом Кольцовым, тот рванул поручика на себя, одновременно выхватывая из его кобуры наган. Падая, Кольцов потянул поручика за собой, и они вместе упали, раскатывая грохочущие бочки.

Грянувший в подвале выстрел заставил Федоренко встрепенуться.

– Комедь, да не та! – с ненавистью бросил он Емельянову, окончательно в это мгновение убеждаясь, что человек, которому они не поверили, – свой. Обернувшись к товарищам, крикнул: – Братцы! Нам терять нечего! А человеку надо помочь! Наш он!..

Кольцов выскочил из подвала. Слегка поотстав, зажимая задетую пулей щеку, за ним спешил Дудицкий.

– Держи! – хрипел он. – Держи красного!..

Емельянов, собрав все свои оставшиеся силы, неожиданно легко взметнулся на ноги, в два прыжка оказался возле Дудицкого, обхватил его, свалил на землю. Двое красноармейцев сбили с ног караульного. Федоренко перехватил его винтовку.

К пленным ринулись казаки. Но стрелять не могли: в самой их гуще барахтался поручик Дудицкий. Кольцов тем временем проскользнул к стоящему у крыльца коню. Развязал повод, прыгнул в седло. Шенкелями бросил коня с места в галоп.

На шум из особняка выскочил адъютант, скатился со ступенек во двор и, заметив Кольцова, выхватил пистолет. Федоренко знал: в обойме четыре патрона, пятый уже в патроннике. Выстрелил в адъютанта, и тот плашмя упал на песок. Рванув на себя затвор, перезарядил винтовку. Выстрелил в капитана, который целился из винтовки в удаляющегося всадника… Не попал, но сбил капитану меткий выстрел.

Кольцов промчался по селу, оставляя за собой переполох и клубы пыли. Трещали запоздалые выстрелы.

– В погоню!.. Догнать!.. – закричал вырвавшийся наконец из круга пленных поручик Дудицкий.

– На чем? – схватился за голову бородатый вахмистр. – Кони-то пьяные!

А Кольцов достиг околицы Кирилловки, впереди была маслиновая роща. Он видел на улицах коней и ждал погони. За околицей несколько раз оглянулся. Его не преследовали.

Торопливо стучали по мягкой пыли копыта, мелькали придорожные вязы. Конь, разбрызгивая пену, летел бешеным аллюром. Поняв, что Кольцова упустили, поручик Дудицкий гневно обернулся к пленным. Их уже окружили казаки, шашками сбивали в кучу. Несколько человек несли убитого адъютанта.

– Ну, вашу мать… – хрипло сказал поручик и, ковыляя, двинулся ближе к ним. – Идиоты, жить могли!

Казаки стояли возле пленных, тесно окружив их, и нетерпеливо поигрывали шашками – примеривались…

– В шашки! – негромко сказал Дудицкий и отвернулся, зная, что последует за этим.

Несколько мгновений стояла глухая, ватная тишина, подчеркиваемая редкими жалобными криками парящих неподалеку чаек. Казаки будто застыли в нерешительности – тяжело дышали, раздувая ноздри. Ни в ком из них еще не было слепой, той удушающей и безумной злобы, что приходит с видом крови и не знает ни сожаления, ни сомнений.

Но вот самый хлипкий казачок, вдруг хекнув, коротко опустил шашку на голову близко стоящего от него красноармейца. Брызнула, полилась кровь.

– Да за что же, братья! – закричал кто-то из красноармейцев, не участвовавших в недавней свалке.

– Кобель тебе брат!..

– С-суки!..

– Мать!..

– В бога!..

Казаки, точно исполняли тяжелую крестьянскую работу, старательно и исступленно замахали шашками, превращая пленных в кровавое месиво. Изрубленные, иссеченные, окровавленные, падали красноармейцы на песок. Лишь один Емельянов еще долго возвышался над всеми. Его словно не брала казачья шашка или никто не решался тронуть. Но вот и он осел вниз, склонив голову на тела своих мертвых товарищей.

Кровь, напитав песок, ручейком потянулась со двора Кирилловского поста вниз, к морю…

С холма, рассеченного степной дорогой, Кольцову открылась Ефремовка с ее густыми садами и белыми хатками. Справа тускло светился лиман, слева – далеко-далеко – синей полосой проступало море. «Здесь их можно задержать», – подумал Кольцов.

На околице его остановил парный дозор красноармейцев. На молодых лицах не было и следа тревоги, скорее любопытство. Они узнали комиссарского жеребца. Это было пропуском. Просто так комиссар своего коня никому не дал бы.

– Где штаб? – крикнул Кольцов.

Красноармейцы дружно махнули руками по направлению к единственному в селе каменному дому. Кольцов опять погнал коня – хрипящего, тяжело вздымающего мыльные бока. Ему казалось, что село живет до неправдоподобия размеренно и спокойно: во дворах дымился прошлогодний курай, сушились на плетнях глечики и макитры, женщины шли с водой, бродили куры…

– Жеребца запалил! – бросил ему часовой у штаба. – Что ж ты, товарищ?

– Командира! – прохрипел Кольцов. – Командира сюда!..

Через четверть часа полк Короткова срочно окапывался на узком перешейке у реки Молочной. Командир полка метался от одного края обороны до другого.

– Братцы! – кричал Коротков во всю мощь командирской глотки. – Костьми ляжем, а барона задержим!

Кольцов сидел на штабном крыльце, не чувствуя в себе сил, чтобы тронуться в новый путь, к Мелитополю, в 13‑ю армию. Начиналась новая эпопея. Он посмотрел вверх: высоко в белесом уже летнем небе плавно кружил орел, рассматривая зорким и безразличным глазом все, что творилось внизу, на земле.