Альберто Васкес-Фигероа - Сьенфуэгос

Посещение дома нанесло молодому рыжему пастушку тяжелую травму. Едва за его спиной закрылась дверь, он почувствовал себя погребенным заживо, его охватила глубокая тоска, и показалось, что он задыхается.

Вдобавок навязчивой толстухе втемяшилось в голову, что от него несет козьим дерьмом, хотя у самой вонючий пот струился по лбу и увлажнил усы. В результате он сунула его в большую бочку с тепловатой водой и стала настойчиво тереть с мылом, пока не оттерла до блеска, а пахнуть он стал лавандой.

А вскоре произошло нечто совершенно нелепое и непостижимое. Бедный парнишка и думать о таком не мог, ведь он никогда не слышал о христианах-каннибалах и считал, что подобное в обычае только у африканских дикарей, но тут вдова Доротея показала безмерную любовь к человеческой плоти, с жадностью набросившись на его тело, казалось, в готовности сожрать его живьем, причем начала с самых чувствительных и интимных частей.

Завопив от ужаса, перепуганный Сьенфуэгос подпрыгнул, рискуя оставить в ее зубах кусочек крайней плоти, нырнул головой в окно и растянулся посреди свинарника, тут же сведя на нет все результаты купания, а потом припустил наутек, в страхе, что огромный хряк довершит начатое толстухой.

Он так и сбежал из деревни — совершенно голый, воняющий дерьмом и насмерть перепуганный, поклявшись самому себе, что никогда больше не спустится с гор; долина и побережье казались ему теперь совершенно безумным и жутким местом, где люди живут по каким-то непостижимым правилам, которые он отказывался понимать.

И потому, когда однажды дождливым майским утром преданный Бонифасио попросил его прийти на похороны хозяина «Ла Касоны», отправившегося по пути ангелов (хотя и против своей воли), Сьенфуэгос впервые в жизни прикинулся глухим и наблюдал за бесконечной траурной процессией, конец которой терялся вдали, с вершины пальмы, опасно накренившейся над пропастью.

Новому хозяину поместья потребовалось почти три месяца, чтобы обосноваться в «Ла Касоне», поскольку, несмотря на огромное число внебрачных детей, покойный не оставил законного наследника на острове, и хозяином поместья предстояло стать его племяннику, выросшему вдали от этих мест и не знавшему здешних обычаев. Он-то и оказался владельцем живописной долины и окружающих ее гор, а также густых лесов, бесчисленных коз, овец и свиней, свободно пасущихся по всем склонам и перевалам — самым крутым на всей планете.

Новый владелец поместья, виконт де Тегисе, привез с собой жену-немку: красивую женщину с роскошными длинными волосами. Она не могла правильно произнести ни единого слова на кастильском языке, но в ее ломаной речи было свое очарование, а в ней самой — удивительная нежность. Она любила созерцать окружающую природу, к которой с первого взгляда прониклась любовью, и с первой минуты почувствовала себя совершенно счастливой на этом прекрасном острове.

Молодая виконтесса пользовалась любым случаем покинуть тяжеловесный особняк и отправиться на прогулку: иногда пешком, а порой — верхом на горячей вороной кобыле, на которой она мчалась самыми крутыми извилистыми тропами, поднималась на горные вершины или углублялась в дремучие леса в поисках древних руин, оставшихся от прежних обитателей острова.

И вот однажды, в жаркий июньский полдень, произошло неизбежное. После долгой и утомительной верховой прогулки она решила искупаться в прелестной уединенной лагуне, а затем почти час нежилась на солнышке, подставляя его лучам перламутрово-бледную кожу, и сама не заметила, как задремала. Открыв глаза, она вдруг увидела перед собой великолепную фигуру мужчины, который собирался войти в воду всего в десяти метрах от нее.

Она робко всмотрелась в густой подлесок и поразилась красоте юноши, почти мальчика, с зелеными глазами и длинными рыжими волосами, грудью как у Геркулеса и стальными мускулами на ногах. Но в особенности ее удивила одна часть его тела, поначалу показавшаяся ей просто капризом природы, созданным лишь для того, чтобы привлечь ее взгляд. Она и впрямь не могла его отвести, завороженная чудом, невообразимым для человека, за всю свою жизнь не видевшего раздетыми больше трех человек.

— Mein Gott!

Она несколько раз встряхнула головой, словно пытаясь избавиться от наваждения, причиной чему, возможно, стало несварение желудка после ягод, которые она клевала по дороге, но встревожившее ее видение осталось перед глазами, вошло в воду и стало плавать, мирно и гармонично двигаясь, будто во сне.

Когда их разделяли не более трех метров, Сьенфуэгос поднял голову и улыбнулся такой непосредственной улыбкой, как будто встреча в лесу с обнаженной красавицей-блондинкой была для него совершенно естественной.

Он сел рядом, виконтесса протянула руку и коснулась его, лишь для того, чтобы убедиться, что он из плоти и крови. Незнакомец повторил этот жест, а потом палец девушки спустился от твердого подбородка к широкой груди и каменному животу, соскользнув к той части тела, которая и вызвала у нее удивление в самом начале, показавшись бесконечно длинной и живой. У виконтессы пересохло в горле, и ей пришлось облизать сухие губы.

Вернувшись в «Ла Касону», виконтесса заперлась у себя в спальне, заявив, что у нее ужасно болит голова, где и провела бессонную ночь, бесконечно вспоминая мириады незабываемых ощущений, которые испытала в те прекраснейшие минуты своей жизни.

Она не могла сказать, что сделала этого мальчика мужчиной, тем мужчиной, о котором всегда мечтала, потому что именно она, несмотря на свои двадцать четыре года и шесть лет замужества, стала в этот день настоящей женщиной и познала прежде скрытые тайны истинного наслаждения, которые открыл для нее этот неопытный мальчик, почти бессловесное создание, одна улыбка которого стоила целого миллиона слов.

Кто он и откуда взялся?

В перерывах между вздохами и безумными ласками они не назвали друг другу даже своих имен, хотя это не мешало ей выкрикивать страстные фразы в моменты высочайшего наслаждения. Конечно, мальчик так и не понял значения этих фраз, и в глубине души она, Ингрид Грасс, хозяйка «Ла Касоны» и виконтесса де Тегисе, супруга капитана Леона де Луны, благодарила всевышнего за то, что юный любовник не знает ни единого слова по-немецки, ибо это позволило ей выплеснуть свои самые сокровенные желания, шепча ему на ухо все непристойные слова, которые только приходили ей на ум.

Уставившись в потолок, она искала его образ в каждой балке и каждой тени, скучала по сладкому запаху кожи этого большого ребенка, по весу его тела, по прикосновениям рук и легкой дрожи удовольствия, прокатывающейся по его шее.