Том Шервуд - Адония

– Ну и кто ты, – спросил он уже несколько изменившимся тоном.

– Я – Мухуши, – ответил юнец. – У нас семейное ремесло. Мы торгуем секретами.

– И ты намерен продать мне какой-то секрет?

– Не какой-то, – ответил индус, возвращаясь к мешку. – А очень дорогой секрет. Он стоит двести гиней.

– О, это большая сумма. Не знаю даже, найдётся ли у меня…

– Найдётся. Судя по взяткам, которые вы уже выплатили церковным сановникам, найдётся, и – золотом.

– Так, картина проясняется. И что же, ты знаешь, где находится подходящее для монастыря землевладение?

– Знаю, месье. Заброшенный замок. Очень большой. Крупный лэнд[3]. Между городом Лондон и городом Плимут, ближе к Плимуту. Все остальные условия в точности соответствуют вашим желаниям.

– Без преувеличений?

– Разумеется – без.

– И ты готов открыть мне…

– Да. За двести гиней. И выплатить их нужно – до оглашения секрета.

– Ну что же…

Монах натянул на плечи верх сутаны, взял полотенце, прижал к порезу на щеке, отнял смятый влажный ком, всмотрелся в отпечатавшийся на ткани кровавый штришок. И, вздохнув, достал из ящика стола ключ. Подошёл к кровати, вытянул из-под неё сундук, отомкнул замок, откинул крышку. Достал из сундука весомый портфунт.

Юный индус приподнял в грустной усмешке уголок темногубого рта. Он хорошо понимал, что означала эта открытость – ключ, сундук, деньги. Она означала, что монах уже принял решение лишить его возможности покинуть квартирку живым.

– Двести гиней, – сказал, присаживаясь на второй стул, монах. – Считать будешь?

Мухуши молча подсел к столу, подтащил к ногам мешок, наклонившись, развязал его и выложил на стол несколько предметов.

– О! – изумлённо поднял брови монах. – Пробирный камень, весы, шаблон для определения толщины монеты… Все будешь проверять на фальшивость, или выборочно?

– Выборочно. Вы – не тот человек, кто станет держать в одном портфунте и настоящее золото, и оловянное.

И, высыпав монеты на стол, Мухуши взял одну из них. Заученным движением провёл большим пальцем по насечкам на кромке монеты, удовлетворённо кивнул, вдавил её в прорезь шаблона… Монах, наблюдая за его действиями, восхищённо-недоверчиво качал головой.

– Ладно, ты действуй пока, – сказал он, вставая со стула, – а я пойду своих сторожей успокою. Как это они тебя пропустили?

Он вышел. Мухуши тотчас бросил монету, наклонился к мешку и достал тяжёлую маленькую баллисту. Подошёл торопливо к окну, выдернул из гнезда стопор, толкнув, раскрыл створки. (Стоящий внизу, под окном радж улыбнулся и поддел носком ноги верёвку с «кошкой».) Мухуши водрузил баллисту на подоконник, быстро закрепил её винтами и, клацая рычагом, взвёл пружину. Потом вернулся к столу, сбросал монеты назад в портфунт, затянул кожаный ремешок, – и в этот миг вошёл улыбающийся монах.

– Ну, проверил? – спросил он нарочито дружелюбным тоном.

– Да, – так же улыбнувшись, ответил гость.

Он взял портфунт, сделал два шага к окну (монах только тут увидел и распахнутые створки, и незнакомый, вдруг испугавший его прибор на подоконнике; – увидел, раскрыл рот, но произнести ничего не успел). Мухуши, положив портфунт в слегка вогнутую чашу, на что-то нажал – и пружины баллисты, неуловимо мелькнув, метнули свой привычный груз во мрак ночи.

Монах оцепенел. С лица его медленно сползала улыбка.

Вдруг за окном раздался короткий свист, и тотчас послышался стук копыт быстро удаляющейся лошади.

– Ну что же, – сказал, сделав голос строгим, индус. – Деньги получены. Теперь – то, за что они плачены…

В эту минуту из невидимых в темноте дверей доходного дома вышли двое случайных людей. Стараясь держаться и в свете окон, и в то же время не наступить в сточную яму, они двинулись вдоль стены. Негромко переговаривались. Вдруг шедший передним замолк и остановился.

– Какой-то мешок, что ли? – шепнул он спутнику.

– Большой? – взволновано спросил его тот. – Что в нём?

– Не знаю. Тяжёлый. Выруби огня!

Послышались удары кресала в кремень, брызнули искры, вспыхнул трут. Слабый огонь осветил – нет, не мешок, а что-то прикрытое старой циновкой. Её нетерпеливо сдёрнули. Под ней оказался привалившийся к стене человек с совершенно чёрным лицом и белыми вытаращенными глазами. Голова его была склонена к плечу, из приоткрытого рта высовывался прикушенный язык.

– Удавили! – прохрипел первый.

Второй торопливо задул трут, и оба пустились бежать. Кто-то упал, вскочил, побежал, громко хлюпая, по самой яме. Радж встал, вернул нож в рукав и замер, снова нащупав носком ноги «кошку».

По свисту, прилетевшему из темноты, он узнал, что портфунт попал точно в окно.

Всё шло хорошо. Голоса наверху были мирными. Оставалось дождаться, когда Бали покинет дом, и остановить пытающегося проследить за ним матроса. Если тот, конечно, осмелится выйти из логова.

Но останавливать никого не пришлось. Через несколько минут Бали выскользнул из дверей дома и, почти невидимый в темноте, побежал через пустырь.

– Ты умён, – мысленно обращаясь к оставшемуся наверху белоголовому монаху, прошептал радж.

Он закрепил в ножи в налокотных чехлах, поднял верёвку с «кошкой» и неслышно зашагал вслед за Бали, уже растворившимся в ночной темноте.

Когда-то Иероним, ночью, в залитом кровью массарском подвале дал ангелу мрака клятвенное обещание. Затем это обещание старательно выполнил. Он исчез из города и, разумеется, из трибунала, – и вместе с ним исчезло золото. Не только то золото, которое он отнял у состоятельных «еретиков», но и вся казна трибунала.

Никто не знал подробностей произошедшего. Никто не смог объяснить эту запутанную историю Сальвадоре Вадару, потому, что вместе с Иеронимом пропали и преданные Вадару помощники: Марцел и Гуфий.

Известно то, что спустя какое-то время на принадлежащих Британии землях Америки, в представительстве англиканской церкви объявились новые пастыри божьи – трое, из которых один был на удивление юным. А через два года после исчезновения Люпуса из Массара он, с лицом, приобретшим ещё большую смуглость, оснащённый самыми надёжными клирикальными документами, в сопровождении небольшой свиты ступил на берег Англии.

Свиты с ним было – четверо человек. Двое из них, – очевидно, самые сильные, – вынесли с корабля и поставили на камни пристани Бристольского порта высокий и длинный, окованный железными полосами, с двумя массивными ручками-скобами ящик.

И тут появился шестой. Он торопливо приблизился, откинул с головы капюшон, явив небу коротко остриженные, совершенно белые волосы, и, поцеловав руку молодому предводителю немногословной команды загоревших под солнцем Новой Англии клириков, угодливым жестом пригласил всех в стоящую неподалёку большую карету.