Татьяна Кигим - Dare il gambetto

— …а затем приступлю к членовредительству, целуя ваши пальчики на ногах. Вы никогда не слышали, как хрустят на зубах суставы дамских пальчиков? Нет? Я, увы, тоже. Сегодня надеюсь восполнить этот пробел.

Кардинал потянулся, кинув взгляд за спину Лючии — туда, где за окном еще таял день, хотя в комнате уже сгустились тени. Тени почему-то пахли кровью. Тонкие ноздри кардинала расширились, пытаясь уловить исчезающий морок. Лючия взглянула на него и подавила желание сжаться, стиснуть руками плечи, уменьшиться в точку: она тоже чувствовала нечто неуловимое, пропитавшее воздух, как кровь пропитывает повязку раненого.

Алый закат, расплавив решетки окна, зацепился за подол ее платья, оставив Бертолло в тени.

Алые отблески пламени играли на золоте перстней князя церкви. Рубин каплей крови застыл на указательном пальце — персте, указующем: «Казнить!»

Алый цвет сутаны сгущался в меркнущем свете вечерней зари, в пригибающемся в страхе танце свечей, переходя в королевский багрянец, императорский пурпур и далее — в темный оттенок свернувшейся крови.

Но она встречала врага в своем доме, она играла на доске деда, она была здесь хозяйкой, женой и дочерью; здесь всё было ей знакомо и предано до последнего плеска Леты, и даже огоньки свечей дрожали в такт ее дыханию.

Ей обязательно надо было выиграть партию на доске из венге и грушевого дерева — белыми, костяными фигурами. Напротив мрачно клубился грозовой фронт фигур из темного, с багровым отливом, янтаря — камня цвета кардинальской сутаны и сгустков крови.

— Какие у вас интересные фигуры! — заметил кардинал.

Лючия почувствовала, как сердце предательски дрогнуло и оборвалось: будто горная осыпь, застучало вниз, вниз…

— Мне нравятся черные, я предпочитаю играть только ими. Хотя эти я бы назвал кровавыми. Темный янтарь? Несомненно, — кивнул Бертолло, не дожидаясь ответа. — Он куда ближе своих солнечных собратьев к истинной сути своего естества — ведь это смола… Смола, — повторил он, с напором взглянув в глаза женщины. — Темная, застывшая смола из самого сердца ада!

Лючия молчала.

— Ну, не воспринимайте всё так близко к сердцу! — расхохотался Бертолло. — Возможно, и не из ада; может, из обыкновенного леса.

Бертолло взял одну из фигур, поднес к глазам, внимательно и неторопливо разглядывая. Сжал в ладони, прямо и насмешливо взглянул в глаза синьоре дель Карро. Конечно, знал! Можно было предположить, что такой человек, как Бертолло, тоже владеет секретами ядов и териаков… Большинство игроков умирали, прикоснувшись к первой пешке. Другие протягивали пять-шесть ходов.

— Кстати, вы замечали, что, если приглядеться, внутри отдельных фигур из янтаря можно заметить распростертые крылья пойманных в ловушку насекомых? Мне они напоминают души грешников, пойманные кипящими и обледеневшими потоками преисподней.

Бертолло усмехнулся. Под его неотрывным взглядом Лючия чувствовала себя точно такой же бабочкой, застигнутой неотвратимой волной густой и липкой безнадежности.

— Это шахматы моего деда, — прошептала Лючия и подумала: «Я всё равно обыграю тебя!»

Кардинал на мгновение задумался и двинул второго коня. Эта восточная игра давно превратилась из греховной забавы во времяпровождение, достойное князей света и церкви. Бертолло усмехнулся своим мыслям: света и церкви…

— Ваш ход, — в изысканной любезности растянул он нить губ.

Лючия, едва прикоснувшись, подтолкнула фигуру из кости дорогого северного зверя. Перед глазами плясали клетки: венге и розоватая древесина груши, будто темные сутаны и розовые перси грешных прелестниц.

— Я так и думал, — удовлетворенно произнес кардинал. — Женщины в последнее время редко преподносят мне сюрпризы. Кажется, я наконец-то начал их понимать.

Лючия обольстительно улыбнулась. А сердце рухнуло холодной глыбой в живот и ниже, а после подпрыгнуло и замерло в горле от неизбывного ужаса.

Восемь шагов к смерти уже сделаны игроками — по четыре на каждого. Благородные пальцы восемь раз прикоснулись к гладкой поверхности проклятых фигур.

Итальянские яды тончайшей пленкой покрывали редкую кость и древнюю смолу. Убить противника с первого хода не удалось — и разворачивающаяся позиционная война не обещала ничего хорошего и самой Лючии. Кто раньше сломается, задохнется, захлебнется, поймет, что игра окончена? У кого териак лучше?..

Лючия с ужасом следила, как ее холеные руки в очередной раз касаются смертельных фигур. Только не это! Только не взмокнуть! Только не пот! Только не влажные ладони!.. Тальк предохранял от яда — чуть-чуть, но достаточно, чтобы оттянуть приближение к тому порогу, за которым противоядие уже не справится с полученной дозой смертоносного зелья. Она была в менее выгодном положении, чем кардинал Лазаро Бертолло, чья сухая кожа давала ему немалую фору.

— Я даже рад, что вы не пожелали сдаться без сопротивления. Знаете, мне уже осточертели женщины, которые сразу бросаются на колени и тянутся целовать руки. Безумно скучная прелюдия! Такие победы без боя не для сильных мужчин и не для красивых женщин. Наша прелюдия мне нравится, нравится… Для меня честь составить партию такому искушенному игроку, как вы, синьора! — сказал Бертолло, и непонятно было, правду он говорит, делает комплимент или издевается.

Он двинул ферзя и приложился бледно-лиловыми, синюшными губами к бокалу с красным вином. «Как кровь», — подумала Лючия. Рыбьи глаза кардинала неотрывно целились ей в зрачки.

— Вы смелы, монсиньор, — через силу улыбнулась Лючия, делая ход.

Пятое прикосновение. Кардинал не спешил умирать. Дальше испытывать силу противоядия она не собиралась.

Какая разница, умрет ли он в корчах, если и ее холодное тело оплачет город! Чем больше ходов — тем вероятнее смерть. Поединок ума превращался в поединок выдержки. Кардинал насмешливо глядел на соперницу. Ладони его были сухи.

«Я играю на своем поле», — в который уже раз подумала Лючия.

Одиннадцатый стук фигуры по доске. Двенадцатый.

Успехом было уже то, что кардинал согласился на эту партию.

— Да, смелость нужна для бурной и дерзкой игры… Например, для розыгрыша гамбита. Вы ведь знаете, что это название шахматных партий, в которых жертвуют фигурами с целью скорейшего развития ситуации на доске?

— Вы меня оскорбляете! Конечно, я умею играть и знаю, что такое гамбит!

— Прошу прощения.

Лючия чувствовала, как ее начинает бить дрожь. Яд? Нервы?..

Бертолло был невозмутим. А на кону было нечто большее, чем победа: на одной чаше весов — жизни нескольких человек, на другой — соблазнительное тело шестнадцатилетней супруги Джованни Карро. Без пяти минут вдовы любимца герцога Джованни Карро… Зачем сладколикому, влажногубому мальчишке такой плод? В некоторых моментах с кардиналом можно было почти согласиться.