Александр Немировский - Карфаген должен быть разрушен

Деметрий и Диодор

В самый разгар праздника через толпу, жадно наблюдавшую за триумфальной процессией, с трудом протискивался юноша. Гиматий из тонкой милетской шерсти, обшитый по краям золотыми нитями, выдавал в нем человека богатого и независимого. Но лицо его было бледнее мела, губы дрожали.

Преодолев последнее препятствие, он оказался в узком проулке, совершенно пустом, как все улицы, не отданные триумфу. Осмотревшись, юноша побежал вверх.

– Остановись, – слышалось сзади. – Куда ты, Деметрий?

Юноша внезапно остановился и прижался спиной к каменной ограде. Так он стоял некоторое время, вслушиваясь в приближающийся шум шагов своего преследователя.

Подбежавший тяжело дышал. Этот тучный человек, несмотря на возраст, сохранил живость и подвижность. Положив руку на плечо юноши, он сказал:

– Я тебя предупреждал – не ходи. Даже ромеи не все могли вынести это зрелище.

– Ты прав, Диодор! – отозвался юноша. – Но мне казалось, что я смогу с собою совладать. Так хотелось увидеть племянников и издали проститься с ними!

– Может быть, им сохранят жизнь, – неуверенно произнес Диодор.

– Моя несчастная сестра! – простонал юноша. Деметрий оторвался от стены, и Диодор быстрыми движениями стал очищать его одежду от мела.

– Знал бы отец, – заговорил наконец Деметрий, – на какие страдания он обрек Лаодику.

– Ты не прав, – мягко перебил его Диодор. – Селевк был великим политиком, свадьба Лаодики и Персея была частью его грандиозного плана противостояния Риму. Бывали случаи, когда даже трагедии великого Софокла терпели провал. И было бы несправедливо возлагать вину на Софокла, а не на дурных актеров.

– Разве отец не сам подбирал исполнителей? Персея он избрал мужем для своей дочери, а никчемного пьяницу Антиоха – своим преемником.

– Но в первых актах актеры неплохо играли свои роли, – возразил Диодор, – особенно Персей. Начало его царствования называли утром Эллады. Юный царь сделал все, чтобы снискать любовь не только своих подданных, но и свободных эллинов. Он объявил амнистию и раскрыл тюрьмы, простил государственных должников. А эллинов, находившихся в изгнании или по иным причинам покинувших отечество, пригласил к себе. Он обещал им не только поддержку, но и возмещение утраченного имущества. Эллада не знала подобного благородства даже в лучшие свои времена.

Деметрий вздохнул, опыт подсказывал, что сейчас его воспитатель предастся воспоминаниям.

– В год смерти Филиппа и воцарения Персея я, по поручению твоего отца, отправился на остров Делос, чтобы прикупить рабов для царских кораблей. Как-то утром я вышел на агору[7] и вижу – у булевтерия[8] целая толпа. «Где толпа, там что-нибудь новое», – подумал я и не ошибся. У стелы, исписанной сверху донизу, люди молча читали и перечитывали, словно не веря, царский декрет. «О, боги, – вдруг крикнул кто-то у меня за спиной. – Значит, есть еще в мире справедливость!» «Вместо винного бурдюка (так тогда называли Филиппа) будет царствовать благодетель человечества!» – подхватил кто-то другой. И сразу все закричали, и уже ничего нельзя было понять. Какой-то старик бросился меня целовать, видимо, приняв за изгнанника. С трудом я выбрался из возбужденной толпы.

– А вскоре я увидел и самого Персея, – торжественно произнес Диодор после паузы.

– Как же, – вставил Деметрий, уже не раз слыхавший эту историю, – отец послал тебя сопровождать Лаодику.

– Да, я знаю, что уже рассказывал тебе об этом. Но хочу тебе напомнить, каким был тогда Персей. Атлетически сложенный, он походил на изваяние Лисиппа[9]. Ясные глаза. В каждом движении благородство и царское достоинство. А как он был приветлив с нами, сопровождавшими Лаодику…

– Интересно, какие слова ты отыщешь, чтобы оправдать другого отцовского избранника? – иронически заметил Деметрий.

– Я его не собираюсь оправдывать, но скажу, что воцарения его хотели все. Тебе тогда едва исполнилось тринадцать лет, и, если бы отец назначил наследником тебя, от твоего имени правил бы гнуснейший из царедворцев – Лисий…

– Что же будет дальше? – воскликнул Деметрий. – Я уже не мальчик, а Антиох, кажется, не торопится заменить меня в Риме своим сыном Антиохом.

– Путь в Антиохию не прост, – проговорил Диодор сокрушенно. – Короны не падают с неба. Персею пришлось убить младшего брата, стоявшего на пути к трону. По нынешним временам вряд ли такой путь приемлем. Все равно царей утверждает Рим. Остается доказать сенаторам, что Антиох – не тот человек, которому можно доверять. Он уже однажды против их воли пошел войной на Египет. Его поставили на место. Что он замышляет теперь? Проникнуть бы в его тайные планы и раскрыть их ромеям…

– Разумно! – согласился Деметрий. – Но как это сделать, находясь в Риме…

– Вот именно! – воскликнул Диодор, радуясь, что подвел Деметрия к давно уже принятому им самим решению. – Может быть, мне стоит оставить на некоторое время тебя в Риме одного и попытаться подготовить твое возвращение в Антиохию?

– Что ты имеешь в виду? – спросил Деметрий.

– На месте виднее. В Сирии немало людей, которые ненавидят твоего дядюшку и особенно Лисия. Неплохо бы также заручиться поддержкой Лаодики. Ее любят в Антиохии, и ее помощь была бы неоценимой.

– Ну тогда скорее в путь! Сколько дней тебе нужно, чтобы собраться?

– Не спеши, – ответил Диодор. – Надо сначала узнать о судьбе Персея и мальчиков, чтобы прийти к Лаодике не с пустыми руками, даже если на это уйдет год-другой.

Триумфатор сошел с колесницы и кивком указал ликторам на Гая. Они сняли мальчика и передали его подбежавшему Публию. Он должен отвести Гая домой. Эмилия Павла окружили жрецы и сенаторы, и процессия стала медленно подниматься по ступеням капитолийского храма.

Триста пятьдесят лет прошло с тех пор, как он воздвигнут этрусскими царями и вскоре освящен римскими консулами. По этим ступеням шествовала сама история: не было ни одной сколько-нибудь значительной победы, в честь которой здесь не приносили жертв. Сначала побеждали врагов где-то рядом, потом за сотни миль, на краю Италии, а затем так далеко, что весть о победе отставала от нее на недели и месяцы. Но все равно Юпитер получал положенное.

Храм оставался таким, как и триста пятьдесят лет назад. Ни один камень не сдвинут с места. Ни одна черепица не заменена на кровле. Жрецы приносят жертвы тем же богам. И хотя римские боги из обожженной глины, от них больше прока, чем от мраморных и золотых идолов Востока.

Остановившись перед обнаженной статуей Юпитера, Павел снял с себя тяжелую пурпурную мантию. Двое жрецов подхватили ее и тотчас накрыли глиняное тело. Одновременно другой жрец возложил на голову бога золотой венок, который несли за триумфатором. Служитель в это время смывал с триумфатора священный грим.

Теперь Эмилий Павел похож на самого себя. Нездоровая желтизна лица. Лоб в сети морщинок. Дряблая кожа стареющего человека. Подергивающаяся бровь.

Пока возвращали богу его одеяние, с капитолийской площади убрали коней и колесницу, очистив место для быков.

Появление на ступенях храма Эмилия Павла было сигналом для заключительной части триумфа. Флейтисты вскинули сдвоенные флейты, капитолийская площадь заполнилась звуками печального фригийского лада. Двое юношей подвели к алтарю первого быка. Младший жрец провозгласил:

– Жертвенное животное готово.

– Действуй! – ответил старший жрец.

Юноши взялись за рога и приподняли голову животного, обнажив шею с жирными складками. Блеснул жертвенный нож.

Внезапно бык заревел и мотнул головой. В этом движении была такая сила, что юноши отлетели в стороны. Животное медленно пятилось. Никто не пытался его удержать. Это запрещалось священными законами.

Лицо Павла стало белее мела. Юпитер отверг жертву. В тот день, когда на Марсовом поле решалось, быть или не быть триумфу, от внезапного приступа умер младший сын: «Значит, Юпитеру мало одной кары».

Почувствовав прикосновение чьей-то руки, триумфатор оглянулся и увидел Катона. Конечно, только Катон мог себе позволить приблизиться к нему в этот торжественный и страшный миг.

– Мы с тобой старики, – начал Катон внушительно. – Многое видели, многое испытали. Разве нас может сломить какая-то случайность?

Павел вздрогнул.

– Но Юпитер не захотел принять жертву. В тот день, когда я обратился к богам с мольбой лучше покарать меня, чем республику, от внезапного приступа умер мой младший сын. А теперь Юпитер снова показал, что гнев его не утих. Может быть, ему неугоден мой второй брак?

Катон замахал руками:

– Что ты придумываешь? Ведь и у меня вторая жена! И у многих…