Эдуард Кондратов - Операция «Степь»

Глеб ломал голову: что может означать столь ранний вызов к самому? В Атаманской дивизии у Ильина была должность, придуманная Федором Долматовым: «политический пропагандист». Их назначили по одному на каждый из четырех полков, а подчинялись они лишь реввоенсовету. Только в боевой обстановке Глеб обязан был выполнять приказы комполка Мазанова. Некогда он привел свою банду к Серову и считался сейчас одним из его заместителей. А буквально за день до слияния банд произошел эпизод, о котором не любят вспоминать даже матерые бандиты. А ведь для них поставить пленного к стенке — все равно что щелчком сбить со стола муху. Рассказал о нем Глебу Буржаковский, начштаба дивизии, еще нынешней весной — красный командир, сдавшийся Серову без боя.

Изрядно нахлебавшись самогону, тараща на Ильина глаза, полные пьяных слез, он захлебывался громким шепотом и все оглядывался на темные окна:

— Пленные были у Мазанова, чуть больше ста красноармейцев… Сидим мы, значит, у Серова в доме, с его кралей чай пьем. Стук, бах — мазановская рожа… Пьяный, но так, еще в меру. Засмеялся: «Не-ет, что мне ваш чай… Пойду кочаны рубить». Ушел… А мы… Мы чай пьем. Стук, бах — Долматов с Матцевым. Орут: «Мазанов пленных рубит!..» Мы все к сараям. А он… Глеб, господи, зачем я все это видел, несчастный я человек! Он их шашкой… Двор кровью залит, там головы, тут руки отсеченные… Воют, кричат, мечутся повязанные… А он рубит, кромсает, крошит в капусту… Сам забрызган до глаз. Девяносто восемь душ погубил… Девяносто восемь — да пойми ж ты, Ильин!.. Людей же изрубил, эх!.. Как я ему пулю тогда не всадил… — И начштаба, упав лицом на залитый огуречным рассолом стол, истерически зарыдал.

— А что Серов? — не поверив столь невероятным россказням, спросил Глеб. Он знал: есть в банде садисты, для которых зарубить человека — удовольствие. Тот же Капустин, полоснувший Илюшу Фрумкина, чем он лучше? Буржаковский, безусловно, преувеличил во много раз, и все же…

— Что Серов?! — завопил было Буржаковский и в страхе заткнул себе рот кулаком. — Что Серов? — повторил он шепотом. — Психанул. Скрутили мы гуртом Мазанову руки. Расстрелять… Не-ет, и не подумали даже. Побоялись: назавтра слияние наших войск… Шут с ними, с краснопузыми, — так и решили.

Он уже успокоился, даже чуть протрезвел. «С краснопузыми, — повторил про себя Глеб. — А сам ты полгода назад кем был, слизняк?»

Все же он ему так и не поверил тогда. А на следующий день у вестового Ануфриева уточнил: было.

Теперь для Глеба стало делом чести пристрелить своего командира полка. Удобный случай для этого акта гуманности еще представится. Только бы не отпочковался Мазанов от Серова, не ушел в киргизские степи. Глеб был уверен, что осторожности и хладнокровия ему хватит, чтобы из-за такой нежити не подставить под удар себя.

…Вот и резиденция главнокомандующего показалась. Не слишком приглядны казачьи поселки. Недомовиты казаки, небрежны. Избы небеленые, саманные, а где и земляные. Крыши со скатами тут редко увидишь — все больше плоские, насыпные. Глиняные заборы делают улочку полуслепой и совсем уж неказистой. Впрочем, дом, где нынче остановился Серов с молодой «атаманшей» Клавдией Кирсановой, которую с весны он возит за собой, выделяется среди убогих строений Тополей. Пятистенок из хороших сибирских бревен подведен под тесовую крышу, двор обнесен нигде не поваленным толстым таловым плетнем. Несколько необычно глядится высокий деревянный крест, врытый под окном. Глеб уже видел такой же точно у своего дома и узнал, что кресты уральские казаки ставят по обету. Как на исконной Руси зажигают свечи перед образами в память усопших.

Глеб шел довольно быстро и скоро почувствовал, как взмокла спина. Проклятая шуба… Но нет, язык не поворачивается ее ругнуть. Сколько же раз за вьюжные эти недели спасала она его от лютости степных ветров, вызывая зависть у серовского воинства. После того как Глеб укоротил ее полы чуть не на аршин, она стала много легче. Однако и сейчас таскать ее на себе было несладко — ходишь, словно с мешком на плечах. Спине жарко, а ноги в сапогах вечно мерзнут: так и не нашел Глеб замены толстым вязаным носкам. Остались они на избаче Ильюшке, зарубленном голубоглазым Капустиным.

Очистив мерзлым голиком снег с подошв, Ильин прошел в сени и постучал кулаком в обитую разноцветным тряпьем дверь.

— Входи! — послышалось из горницы.

За круглым, покрытым камчатной скатертью столом пили чай из медного самовара несколько человек. Ильин облегченно перевел дух: не было тут ни Мазанова, ни Буржаковского. Оба они, хоть и по-разному, физически были ему непереносимы. Здесь собралась идейная головка Атаманской дивизии: Серов и трое из пяти членов реввоенсовета — Долматов, Землянский и Матцев. У председателя следственной комиссии, похоже, был провал в памяти: словно и не произошло ничего в сарае, где он расправился с Фрумкиным и чуть было не успел — с Глебом. Широченная, чуть ли не ласковая улыбка раздвигала его рябоватое скуластое лицо всякий раз, когда он видел Ильина. Вот и сейчас.

— Доброе утро! — громко поздоровался Глеб.

— Американец пожаловал! — воскликнул Матцев с приветливостью и смахнул обильный пот со лба. — Как, хозяин, угостим гостя? — повернулся он к Серову. Тот кивнул и сделал Глебу знак рукой: садись на лавку и жди!

— Чай не буду, кумыс только что пил, — сказал Глеб. Он заметил, что председатель РВС, особо благоволивший ему за спасение брата, потянулся за чистым стаканом. — Слушаю вас, Василий Алексеевич.

Задумчиво смотрел на него крупнейший на сегодня вожак кулацкой контрреволюции и будто примерялся: а стоит ли откровенничать с этим? Внешность Серова и его манера держаться нравились Глебу. Черноволосый, высокий, стройный, с тонкими, плотно сжатыми губами и глубоко посаженными глазами, которые всегда глядят чуть исподлобья, Серов больше походил на офицера из дворян, чем большинство кадровиков, с которыми Ильин бок о бок воевал против кайзера. Но Глеб знал: щеголеватый, всегда подтянутый комдив выбился из батраков. Малограмотен, голь перекатная… И дослужился он на германской всего лишь до чина старшего унтер-офицера, получив на грудь два «Георгия» за храбрость. А посмотришь — крупный военачальник, личность.

— Обмозговать кой-чего с тобой хотим, Ильин, — сказал наконец Серов. — Как ты такую штуковину оценишь. Дай-ка ему, Федор!

Долматов, невысокий крепыш с распаренным до свекольного цвета мужицким лицом, вынул из кармана френча сложенную вдвое тонкую бумагу с текстом, отпечатанным с обеих сторон.

«Бандит!» — бросился в глаза Глебу черный, крупно набранный заголовок. А дальше шрифтом помельче было напечатано: «Перед тобой две дороги: сложить оружие и зажить мирной жизнью или вечно скитаться по голодным степям Заволжья…»