Мишель Зевако - Нострадамус

В этот момент по Гревской площади пронесся ропот: люди стали шептаться, повторяя угрозы и проклятия. Окруженный лучниками, показался величественного вида мужчина.

— Дорогу монсеньору де Круамару! — громко прокричал начальник отряда лучников.

Мари стала белой как мел. Рено сжал кулаки. Но высокая фигура главного превотального судьи, барона де Жерфо, сеньора де Круамара, уже скрылась из виду, он отправился на охоту за новыми жертвами.

— Мадемуазель, — повторяла встревоженная дама Бертранда. — Да куда же вы идете? Вот же где ваш дом!

Рено, в последний раз сжав в объятиях свою возлюбленную, только что удалился. Мари, все еще очень бледная, пересекла площадь, повернулась спиной к роскошному зданию, на которое ей указывала дуэнья, и внезапно спросила:

— Дама Бертранда, а где живет та женщина, которая смотрит в прошлое и в будущее?

— Господи! Неужели вы и впрямь хотите пойти к колдунье?

— А кому мне довериться? — печально вздохнула девушка. — Ведь у меня нет матери. И я до сих пор не знаю, решусь ли завтра признаться Рено… Боже мой, эти проклятия со всех сторон, которые я сейчас слышала… А какая обжигающая ненависть сверкала в его взгляде! Дама Бертранда, мне необходимо повидаться с этой женщиной. Разве не ты сама говорила, что она дает бесценные советы тем, кто к ней обращается?

— Да, конечно. И она помогла своими советами многим горожанам, и она так милосердна к бедным людям, которые прозвали ее за это Добрым Гением… Но если эту женщину выдадут, ее, разумеется, сожгут вот на этом костре… Что же до того, где она живет, так мы совсем рядом…

Мари, не дослушав, толкнула дверь, та отворилась.

Девушка вошла в дом, хозяйка которого при ее появлении встала, помогла трепещущей от волнения гостье усесться, потом протянула ей руку и сказала нежным печальным голосом:

— Успокойтесь, дитя мое, и расскажите мне, что вас так мучает. Если я смогу помочь вам или хотя бы утешить, я сделаю это от чистого сердца.

— Да, правда, — прошептала Мари, — вы действительно великая утешительница, и вот что странно: ваш голос успокаивает и убаюкивает меня в точности как тот, другой, который так дорог мне… Сейчас я расскажу вам, что меня тревожит: имя, которое я ношу, ненавидимо всеми. Когда кто-то произносит это имя, вокруг слышатся проклятия. Но это еще не все. Главное, он ненавидит это имя, понимаете: он! Тот, кого я люблю, всей душой ненавидит это имя, и ненависть его беспощадна! А я, — продолжала девушка, уже не сдерживая слез, — я обожаю моего жениха, но я люблю и отца. Люблю всем сердцем и почитаю, как должно почитать человека, которому обязана своим появлением на свет. Вот в чем моя беда, вот какое горе раздирает мою душу. Если я назову любимому свое имя, которого он еще не знает, но которое так ненавидит, если я завтра ему его назову, как обещала, он ведь может отвернуться от меня! Сделает он это или нет — вот что я хочу узнать.

Дама с седыми волосами с минуту смотрела исполненным нежности и сочувствия взглядом на свою юную гостью, по щекам которой одна за другой катились слезы.

— Так вы любите своего отца? — наконец вымолвила она.

— Я отдам жизнь, если понадобится, только бы ничто не причиняло ему горя! Чем чаще люди приходят в ужас от его имени, чем больше боятся его самого, тем сильнее мне хочется заставить его забыть об этих проклятиях, о всеобщей ненависти, создающей ту страшную губительную атмосферу, в которой ему приходится жить.

— Ну, хорошо, дитя мое… Но прежде всего вам придется назвать мне имя вашего отца.

Мари покраснела, потом побледнела. Она колебалась, опасливо оглядываясь и не решаясь произнести фамилию вслух. Но вдруг решилась и, склонившись к уху дамы, на одном дыхании пробормотала имя — то самое грозное имя, которое всегда сопровождалось ужасными проклятиями. Потрясенная хозяйка дома на шаг отступила от девушки. Тоже побледнела. И бросила на Мари взгляд, в котором светилось страшное подозрение.

Но очень скоро она взяла себя в руки, и на черты ее прекрасного лица вновь легло выражение светлой печали.

— Нет, — прошептала дама, покачав головой. — Нет, не может быть, чтобы эта чистая девочка явилась ко мне, желая выследить и выдать меня палачам. Дитя мое, — сказала она громче, взяв Мари за руку, — я ведь тоже пострадала по вине того человека, которого вы называете вашим отцом. Однажды… в один ужасный день… мне пришлось предстать перед ним, и я выкрикнула ему в лицо родившееся в самом моем сердце проклятие… Я предсказала ему несчастье… Да, и на самом деле, я понимаю, как это ужасно для вас — быть дочерью поставщика палачей. Смерть идет бок о бок с этим человеком!

Девушка протянула руки к хозяйке дома, умоляя сжалиться над ней.

— Сам Господь прислал вас ко мне, — торжественно продолжила дама. — Сама не понимаю, что привлекает меня в вас, но, может быть, если вы действительно любите вашего отца, он и будет спасен…

— Спасен? — удивилась девушка.

— Да, дитя мое. Но теперь мне надо знать имя того, кого вы любите.

— Сейчас скажу, — дрожа от страха, прошептала гостья. — Но прежде… прежде скажите вы мне: какая опасность угрожает моему отцу? Смилуйтесь! О, господи, я чувствую, что вы увидели в будущем моего отца какую-то страшную угрозу!

— Это верно: страшную, чудовищную угрозу.

— Спасите же его! — воскликнула Мари, безумно взволнованная тоном женщины, которая, вполне возможно, была колдуньей.

Дама задумалась. На ее лице появилось выражение неукротимой силы, прекрасные черные глаза сверкнули пламенем, при виде которого хотелось зажмуриться.

— Спасти его? — спросила она, помолчав. — Хорошо. Когда вы увидите вашего отца, дитя мое, скажите ему, чтобы он три дня не выходил на улицу. Иначе он погибнет.

Мари вскочила, не удержав вырвавшегося из груди слабого крика.

— Скажите ему, — добавила колдунья, — что в течение этих трех дней ему необходимо отказаться от возложенных на него обязанностей… Но главное: пусть остается дома, пусть не появляется среди людей — его разорвут на части… Как собачья свора — оленя…

Мари не стала слушать дальше. Она бегом устремилась к двери. О боже, надо поскорее предупредить отца! Прежде всего — отец! А с любовью можно и подождать… Она вернется позже, чтобы узнать, что же ей следует сказать Рено. Дама не успела и пальцем пошевелить, удерживая девушку, а та уже была за дверью.

— До чего же поспешно она ушла… — прошептала колдунья, которую охватило ужасное подозрение. — Нет, не ушла, это было похоже на бегство… Неужели она все-таки шпионка? Как знать? Этот человек способен на любую хитрость, как и на любое злодейство. Он — сама Смерть, и он — сама Ложь. Нам необходимо завтра же уехать из Парижа…