Софья Радзиевская - Рам и Гау

Рам опять затосковал по огню, по его весёлым горячим языкам. Словно мохнатая ящерица, он осторожно подползал на животе всё ближе к Муку, не отрывая от него глаз, а старик бормотал всё громче, ударял всё сильнее, быстрее. Искры целыми стайками опускались на сухие травинки…

Рам нетерпеливо приблизил к ним лицо, широкие ноздри его почувствовали лёгкий запах, так похожий на запах угасающего костра… Вот на один листик сразу упало несколько искорок, перед самым лицом мальчика. Он жадно, всей грудью, вдохнул запах гари, закашлялся и невольно, с силой, выдохнул набранный в грудь воздух. Дыхание его коснулось роя искорок, они засветились ярче, запах дыма усилился… Вдруг чуть заметный огонёк пробежал по травинке, перекочевал на другую, раздался лёгкий треск — знакомый Раму голос огня.

Но его тут же заглушил громкий визг Мука: струйка огня лизнула его мохнатую ногу. Камни покатились в разные стороны, Мук вопил и прыгал, поджимая ногу, не столько от боли, сколько от неожиданного испуга.

Ещё минута — и вся куча сухих листьев, на которой только что сидел Мук, вспыхнула и загорелась. Дым наполнил пещеру. Люди с криком вскочили, столпились у выхода. Гау не испугался. Он давно— уже, не отводя глаз, следил за работой Мука. И теперь, шагнув ближе, поднял ветку, принесённую кем-то в пещеру, и поднёс её к огню. Могучая волосатая рука дрогнула. Не дыша, Гау следил, как огонёк задержался около ветки, лизнул её, точно пробуя на вкус, и… закраснелся, поднялся кверху длинным тонким язычком. Ветка загорелась. Громкий крик Гау, отдаваясь под сводами пещеры, оглушил орду: свет, тепло, защита от зверей — всё, чем раньше радовал людей огонь, было забыто. Они помнили лишь страшное бегство от огненной реки. Крик и вой десятка глоток заглушил голос Гау. Не помня себя, люди кинулись из пещеры; в вечернем сумраке, спотыкаясь и падая, они скатились на отмель и остановились, прижимаясь друг к другу, с ужасом глядя вверх на отверстие пещеры.

В пещере остались Гау, Мук и Рам.

Огонь уже ослабевал.

— Есть, — озабоченно проговорил Гау.

Но Рам уже выскочил из пещеры и теперь возвращался, таща охапку хвороста, принесённого рекой на отмель.

У входа в пещеру начали показываться коричневые физиономии самых храбрых людей орды. Страшно тараща глаза и гримасничая, они наблюдали, как умело и спокойно Гау и старый Мук кормят удивительно опасного зверя — огонь. Вспоминая прошлые неудачи, они кормили его осторожно, небольшими веточками, и он грыз их с весёлым, совсем не страшным хрустом. Из женщин одна Маа не убежала из пещеры, она сидела позади Гау, прижимая к себе спящего ребёнка. Видя это, и остальные женщины, а за ними и мужчины осторожно начали пробираться обратно в пещеру. Усаживались сначала подальше от огня, даже не осмеливались громко кричать. Воспоминание о первой пещере, о костре, распространявшем вот такое же приятное тепло, возникнув, сразу вытеснило из памяти ужасы огненной реки. Коричневые руки всё смелее начали протягиваться к огню, люди пересаживались, теснились, поворачивались к костру боками и мохнатыми спинами, стараясь перехватить побольше тепла.

В пещеру натащили уже вороха сухого хвороста, но Гау сердитым окриком остановил Рама, который собрался сунуть в костёр целую коряжину. Люди с завистью смотрели, как старый Мук осторожно подносил к костру то одну ветку, то другую и как огонь грыз их с весёлым хрустом, точно рёбрышки молодого оленя. Мук — хозяин огня. Теперь уже ни один задорный юнец, наверное, не посмеет подразнить его, толкнуть или выхватить из рук вкусный кусочек…

Вскоре, однако, костёр перестал быть новостью. Люди к нему присмотрелись, привыкли и, разморённые теплом, заснули, сидя кружком вокруг огня и положив головы на согнутые колени. Заснул и старый Мук, но и во сне держал в руке ветку, которую собирался положить в огонь.

Не спал один Гау: он сидел в общем кругу, обхватив руками колени, но не опускал на них головы. Он смотрел на пламя костра, осторожно подкидывал в него ветви. Глубокие морщины собирались на его низком лбу. Гау смотрел и думал, пока глаза не заломило от света, а голову — от непривычных неясных мыслей. Как удивился бы он, если бы мог знать — какое великое открытие совершили они сегодня, когда, первые из всех людей, сумели сами развести в пещере огонь.

Огню суждено было гореть в этой пещере, не угасая, тысячи лет. А ещё через сотни тысяч лет в пещеру придут учёные. По остаткам костей, угольков и каменных орудий они разгадают историю жизни первых людей на Земле. Но Гау знал только то, что он мог знать. Он заботился о том, чтобы сегодня не погас в его пещере огонь, и радовался, что пещера эта надёжно охраняет орду от холода и врагов. А Рам, побеждённый волнением и усталостью, спал. Но сон его был не крепок. Часто вздрагивая, он просыпался и пристально смотрел на огонь, точно сквозь сон вспоминал другую пещеру, огонь и тёплый мохнатый бок приёмной матери-собаки. Вздыхая, он вспомнил её последний предсмертный визг и свои горькие слезы. Но и Рам не мог знать, что через много, много лет другие собаки сделаются лучшими друзьями и помощниками человека.

Людям орды сейчас было светло и тепло. В их опасной, трудной жизни это был редкий отдых, и они радовались ему, не зная будущего и не думая о нём.