Светлана Найцева - Доисторическая история

– Сын Сиума еще жив, – тихо ответила Нгао, разводя костер у входа. – Нгао сшила и перевязала рану на животе. Оуи просит духов не забирать Нуо. Нгао нужна вода.

Олан принес ведро воды. Нгао высыпала в него горсть травы и поставила ведро возле огня, чтоб вода согрелась. Они сидели молча, не зная, о чем говорить.

Наконец Оуи вышла из хижины. Все с надеждой посмотрели на нее.

– Сын Сиума жив, – сообщила она. – У Нуо согрелись руки и ноги.

– Нуо потерял много крови, – вздохнула Нгао.

– Дочь Тхена может войти, когда дым рассеется, – кивнула Оуи и ушла.

Нгао дождалась, пока вода в ведре станет горячей, и занесла его в хижину. Олан шагнул следом, занося пахучие ветки. Эяо тоже вошла с ними. Нгао села у постели мужа. Нуо спал глубоким сном, похожим на смерть. Он был очень бледен. Светлая кожа стала совсем белой. Дыхание было слабым, и сердце еле билось.

Нгао зачерпнула сосудом настой из ведра. Нуо потерял много крови, теперь ему надо побольше пить. Она бережно приподняла голову мужа и стала осторожно вливать настой ему в рот.

Олан разжег потухающий огонь в очаге. Эяо принесла из своей хижины продукты и стала готовить еду.

– Надо зажечь огонь возле постели, – сказала Нгао. – Нуо будет замерзать в лихорадке.

Олан выкопал в полу в ногах постели широкую неглубокую ямку, обложил ее занесенными с улицы камнями и разжег в этом очаге второй костер. Нгао растерла горячим настоем руки и ноги Нуо и снова тепло укутала его.

Только теперь ее глаза наполнились слезами. Закусив губу, Нгао опустила голову. Слезы потекли по ее щекам.

– Не надо Нгао плакать, – сказал Олан, присев рядом с ней. – Дочь Тхена вылечит Нуо.

– Пусть Нгао поест, – добавила подсевшая к ним Эяо, протягивая ей кусок мяса и лепешку.

– Нгао не голодна, – покачала та головой.

– Нгао ела только днем, – возразил Олан. – Дочь Тхена ослабнет от голода и не сможет лечить Нуо.

Нгао съела половину лепешки и немного мяса. Поев, она снова склонилась над мужем, давая ему новую порцию настоя. Затем она бросила по душистой ветке в каждый костер.

– Пусть Олан и Эяо отдыхают, – взглянула она на друзей. – Эяо нельзя уставать. Эяо носит ребенка.

– Олан и Эяо придут утром, – согласился сын Нома.

Всю ночь Нгао меняла повязки на ранах мужа, поила его и натирала настоем трав. Она снова и снова заваривала травы, поддерживала огонь в кострах и жгла душистые ветки.

Под утро у Нуо начался жар. Он бредил. Лицо и тело Нуо горели огнем, а ладони и ступни снова стали холодными. Нгао поменяла повязки на ранах и напоила мужа настоем. Она подогрела настой у огня, обильно растерла им Нуо и укрыла второй шкурой.

Сын Сиума метался в бреду. Его морозило даже в душной хижине под двумя шкурами. Нгао подбросила в костры еще дров и добавила по две душистые ветки в каждый, но Нуо все равно замерзал. Его руки и ноги стали ледяными. Тогда она скользнула в постель и обняла мужа, согревая его своим телом.

Постепенно Нуо перестал метаться. Пот крупными каплями стекал по его лицу. Нгао немного задремала, но почти тут же проснулась. Пора было менять повязки. Трава на ранах высыхала очень быстро буквально на глазах.

Нгао встала и добавила в костры еще пахучих веток. Откинув шкуры, она сняла повязки и промыла начавшие воспаляться раны. Кожа вокруг покраснела и горела огнем.

Нгао осторожно подвигала жилы, стягивавшие рану на животе, чтоб они не врастали в тело. Размяв траву, она обложила раны, смочила все настоем трав и перевязала. Убрав мокрые от пота шкуры, Нгао тщательно растерла раненого и укрыла сухими шкурами. Зачерпнув сосудом настой, она приподняла Нуо голову и стала вливать жидкость ему в рот. В хижину вошли Олан и Эяо.

– Уже утро? – удивилась Нгао.

– Утро, – кивнул сын Нома. – Пусть Нгао отдохнет. Олан и Эяо посмотрят за Нуо.

– У Нгао кончились травы, – покачала она головой. – Пусть Олан и Эяо останутся с Нуо. Нгао пойдет в лес.

Она не чувствовала усталости.

– Лон и Миа сходят с Нгао, – кивнул Олан. – Пусть дочь Тхена зайдет в хижину сына Ора.

– Нуо холодно, – сообщила она. – Пусть огонь так и горит. Пусть Олан и Эяо часто дают Нуо пить.

– Хорошо, – пообещала Эяо. – Эяо и Олан сделают, как скажет Нгао.

Дочь Тхена взяла несколько кожаных мешочков и вышла из хижины. Лон и Миа сами подошли к ней, спрашивая, как Нуо, и не могут ли они чем– нибудь помочь. Они с радостью пошли вместе с ней.

В лесу Нгао торопливо собирала травы. Миа старалась помогать ей. Лон тем временем нашел пахучие деревья и наломал много веток.

Вернувшись в поселение, Нгао сразу же зашла в хижину Нуо. Эяо сидела у постели и осторожно поила брата настоем. Олан грел у костра новое ведро воды.

Последующие дни Нгао не отходила от мужа ни на минуту, почти не ела и не спала. Засыпала она только когда ложилась рядом с Нуо, чтоб согреть его, да и то ненадолго. Олан и Эяо чуть ли не силой заставляли ее поесть. Жар у Нуо так и держался.

В хижине почти все время горел огонь. Олан и Лон каждый день приносили много дров. Нгао постоянно жгла пахучие ветки. Первое время Олан и Лон приносили ветки из леса, потом срубили душистое дерево целиком и разрубили его на дрова. Все части таких деревьев были пропитаны ароматными веществами, поэтому дрова лечили даже лучше, чем ветки и листья.

Травы собирали Эяо и Миа. Они видели, какие травы рвала Нгао, и теперь могли справляться и без нее.

На третье утро, сняв повязку с груди, Нгао увидела, что воспаление вокруг раны немного спало. Рана на груди Нуо начинала заживать.

С замирающим сердцем Нгао сняла повязку с живота. Убрав высохшую траву, она замерла, не смея поверить своим глазам. Края раны схватились и начали срастаться. Не в силах сдержать слезы радости Нгао осторожно подвигала стягивающие рану жилы. Нуо вздрогнул и застонал в забытьи. Дрожащими руками Нгао обложила рану толстым слоем размятой травы, смочила ее настоем и наложила повязку. Жар еще держался, но руки и ноги Нуо потеплели. Нгао снова растерла его настоем трав и тепло укутала.

В хижину вошли Олан и Эяо.

– Что случилось? – увидев на ее глазах слезы, встревожилась Эяо. – Что с Нуо?

– Сын Сиума выздоравливает, – Нгао улыбалась и плакала одновременно. – Раны Нуо заживают. Срастается рана на животе. Нуо снова чувствует боль. Скоро сын Сиума проснется.

– Такие раны никогда не заживали! – в изумлении только и смог выговорить Олан. – От таких ран умирают в течение двух дней!

Жар еще держался, но Нуо больше не мерз. Его руки и ноги оставались теплыми. Костер в ногах постели потушили, да и костер в центре хижины теперь зажигали только на ночь. Нгао реже жгла пахучие ветки и дрова, но теперь еще чаще меняла повязки на ранах.