Шарлотта Юнг - Пленный лев

Лилии хотелось бы знать величину выкупа, но она боялась быть нескромной, так как сумма должна соразмеряться рыцарскому сану; но дядя вдруг спросил, кто был его охранником?

– Граф Сомерсетский, – отрывисто сказал Джемс.

– Но дядюшка, король ведь тоже под его присмотром? – с живостью спросила Лилия, и тогда начались расспросы: – Каков вид у короля? Как он переносит свое продолжительное заточение? Какой свободой он пользуется? Есть ли надежда на его возвращение? Как относится он к страданиям своего народа?

Этот вопрос спугнул шутливую улыбку, игравшую на устах Джемса до того времени; губы его сжались и слеза блеснула на глазах, когда он ответил:

– Переносит это без горя?.. Нет, это невозможно, сударыня! Сердце сгорает в его груди при каждом вопле, доносящимся до него с границы, и он будет в отчаянии, узнав то, что я видел и слышал. Король Генрих старается доказать, что если ему будет возвращена свобода, то он подвергнется ярости д'Альбани; но лучше быть убитым во главе своих, за дело своего народа, чем слышать горькие жалобы, которым не в силах помочь!..

И в то время, как он быстро встряхнул головой, чтобы подавить негодование и бешенство, Патрик с живостью схватил его за руку.

– Ваше сердце с нами, сэр! С этого часа я на вас смотрю, как на честного человека и собрата по оружию!

– Хорошо, пусть это будет договор, – сказал Джемс со слабой улыбкой; глаза его снова наполнились слезами, и он добавил: – Когда для Шотландии пробьет час избавления, мы созовем своих братьев!..

– И вы скажете королю, – продолжал Патрик, – что, слава Богу, есть еще у него друзья, готовые, в случае надобности, грудью защитить его от ударов д'Альбани, о которых, кажется, так заботится король Генрих.

– Но каков король? – спросила Лилия. – Я бы так желала его видеть? Правда ли, что при короновании короля Генриха, он был головой выше окружающих? Как не стыдно ему было там присутствовать!

– Мы с ним почти одного роста, – отвечал рыцарь. – Может быть вы будете иметь о нем более верное понятие, если я вам скажу, что я живой его портрет.

– Этим объясняется ваше сходство с бедным герцогом, – сказал сэр Дэвид с довольным видом. – Вероятно, есть узы между вами и королевским домом, не так ли?

– Я происхожу от Вальтера Стюарта, вот все, что я знаю, и мои земли лежат со стороны Гаррика, – отвечал беспечно сэр Джемс. – Мой плен так долго длился, что родословная моего дома мне неизвестна!

И как бы желая прервать эти расспросы, он подошел к окну, в углублении которого уселся Малькольм со своей книгой, и спросил его, отвечает ли монах Иона его ожиданиям.

Всякий разговор с Малькольмом был труден; но рыцарь, увидев, что юноше трудно дается перевод одной латинской фразы, пришел ему на помощь, и сделал это так, что устранил все затруднения; затем, по мере того, как день стал клониться к вечеру и ему нельзя было продолжать учение, он остался около юноши беседуя об истории и поэзии. В это время лицо Малькольма, обыкновенно мрачное, понемногу просветлело, и румянец оживил его бледные черты.

Каждый из них, казалось, испытывал большое удовольствие при этом разговоре: сэр Джемс был восхищен, найдя столько ума и образованности в глубине шотландского замка, а Малькольм в первый раз встретил единомыслие, которое раньше находил только в среде монахов.

Они продолжали разговаривать вплоть до ужина, несколько запоздавшего вследствие приготовлений, необходимых по случаю приезда нового гостя. Этот ужин, тем более простой, что было время поста, доказывал умеренность привычек обитателей замка; он состоял из сушеной рыбы, ячменного хлеба и «kail brose», кушанья чисто национального. И все-таки мало было в Шотландии мест, где все было бы подано с таким вкусом и такой чистотой, заведенными заботами сэра Дэвида и его покойной супруги и заимствованными ими большей частью у французов. Скатерть, салфетки, прибор для каждого гостя и вода для мытья рук были роскошью, которую можно было встретить только у знати, потому-то многие смеялись над нежностью и чрезмерной робостью Малькольма, приписывая все изнеженному воспитанию, ибо менять часто тростниковый половик, жечь лампы, предпочитая их смоляным светильникам, служившим для освещения, и наконец не допускать соколов, собак, даже свиней возиться в большой приемной зале, казалось тогда неслыханной роскошью. Гости заняли места, и Лилия села между дядей и гостем; она была так свежа и весела, что Патрик, видя радость, сверкавшую в ее глазах, не мог удержаться от нового припадка ревности, в то время, как гость, с полной свободой и чрезвычайной привлекательностью рассказывал много занимательных вещей о той ненавистной Англии, которую, как истый шотландец, должен бы был презирать. Хвала Франции нашла отголосок у слушателей; но похвалы английским нравам и обычаям, в данном случае, казались почти изменой слову и чести. Напрасно старался Патрик оспаривать взгляды сэра Джемса едкими, ироническими словами; он встречал такое превосходство в спокойствии и хладнокровии своего противника, что был изумлен, как мог шотландский рыцарь быть таким неуступчивым, хотя не было ничего надменного или насмешливого в голосе гостя.

Малькольм осведомился у сэра Джемса, был ли в Англии великий поэт по имени Чосер. Рыцарь отвечал утвердительно, и, по просьбе присутствующих, согласился по окончании ужина, прочитать несколько восхитивших слушателей поэм, и среди них историю терпеливой Гризельды, так прекрасно переданную Чосером. Этот рассказ возбудил тысячу замечаний со стороны Патрика и Лилии о недостатке благородства маркиза, на что Малькольм поспешил возразить, что все-таки он имел дело с крестьянкой.

– А не все ли равно, молодой человек? – отвечал сэр Джемс серьезно. – Разве звание женщины не тоже, что и у ее мужа? Знайте, что как бы ни было низко ее происхождение, мужчина, возвысивший ее до себя, именно по этому и обязан первый уважать ее!

– Несомненно, когда обряд совершен, – сказал сэр Дэвид. – Но, по моему мнению, неравенство звания всегда пагубно, и я видел много печальных последствий неравных браков.

– Но по этому поводу, сэр, – воскликнул Патрик с оживлением, – не можете ли вы опровергнуть тех, кто утверждает, что наш король дозволил до такой степени опутать себя одной англичанке, что даже обещал разделить с ней корону?

Яркий румянец вспыхнул на щеках сэра Джемса Стюарта и глаза его гневно сверкнули. Однако сделав усилие над собой, он сдержался и строго ответил:

– Юный сэр, соблаговолите относиться впредь с большим уважением к своей будущей королеве! – Сэр Дэвид сделал знак сыну, чтобы тот замолчал, и, обратившись к Джемсу, возразил: – Будьте уверены, что мы первые будем почитать королеву, если только Божьей милостью будем иметь ее – но когда вы вернетесь к королю, то сообщите, что шотландская кровь, текущая в наших жилах, трудно перенесет английский брак, недостойный его сана.