Иван Дроздов - Покоренный "атаман"

— Не знаю… Данчин и Селезнев готовят для вас мастерскую; говорят, о вас написали в газете.

— Я не нуждаюсь в заступниках, я сам ушел из института.

— И решили работать дома?

Мария произнесла это с заметной иронией. И, словно бы спохватившись, обернулась к Андрею, взглянула на него доверчиво, тепло:

— Вы, наверное, делаете что–то очень важное?

— Я готовлю диплом.

В голосе Андрея Маша услышала едва скрытую обиду. Представила себя на его месте. Вообразила, как к ней в ее недавнюю маленькую квартирку пришли бы Данчин, Селезнев и он, Андрей, как бы они сочувственно разглядывали ее нехитрую утварь, говорили бы всякие нарочито смешные слова, но за каждой фразой она бы слышала снисходительное участие, обидное сочувствие.

— Напрасно вы меня жалеете, — сказал вдруг Андрей потвердевшим голосом. — Я еще раз вам говорю: из института ушел по своей воле. Меня приглашают в другое место.

Наступила пауза. Неловкая, долгая.

— Говорят, у вас есть мастерская?

— Я делаю там кое–какие мелочи.

— А вы упорный, — сказала Маша после недолгой паузы. И затем добавила: — И добрый. Василек вас помнит.

— Вы правду говорите? — оживился Андрей.

— Да, он спрашивал о вас, вы ему понравились.

Протянув на прощанье руку, сказала:

— Почему не ходите в театр? Приходите.

Андрей, пожимая ей руку, сказал:

— Приду.

На копре шахты «Зеленодольская» вдруг погасла звезда. Смотрят на нее горняки соседних шахт и диву даются. Случаются, конечно, заминки и на «Зеленодольской», но чтобы она план не выполнила — такого давно не было. Пожалуй, с тех пор, как начальником шахты стал Селезнев, она все время в передовых ходит. А тут вдруг нате: звезда погасла!..

И только горняки «Зеленодольской» смотрят на копер без тревоги. Наоборот, с улыбкой посматривают они на потухшую звезду, хотя и знают: пока идет наладка нового агрегата, премии им не видать. Хорошо заработают только монтажники угледобычного струга, да еще бригада крепильщиков Данчина. Им поручено устанавливать в Борейкиной лаве — там, где монтируют струг — шагающую крепь, тоже новую и тоже диковинную. Знавшие в ней толк слесари говорили, будто так она подопрет кровлю, что крепильщикам вроде бы и делать будет нечего. Знай только кнопки нажимай да на лампочки поглядывай.

По двенадцать–четырнадцать часов не выходили из лавы монтажники. В шахтном дворе собиралось много зевак. Сидели на деревянных кругляках, курили.

— Неужто лава без людей? А мы куда?..

— В колхоз. Там теперь и заработок побольше, чем в шахте. Опять же, на вольном воздухе.

— Горняк пуповиной к шахте прирос. Не оторвешь.

Случалось, по дороге в магазин заворачивали в шахтный двор женщины, затекали стайки любопытных ребят. Голос подавать не решались, но слушали. Горняки пытали свой завтрашний день.

— А как, братцы, крепь шагать будет? Чудно!..

— Сжатый воздух пустят, она и передвинется.

Рядом гремела подъемная клеть. Несколько парней закатывали в клеть мотки резинового шланга, какие–то колеса, цепи, гидравлические тумбы — те самые, которые будут «шагать» под действием сжатого воздуха.

Вечером двор пустел. Суды–пересуды, россказни–догадки переносились в поселок, в дома горняков. Говорили даже о каком–то электронном диспетчере, который всему будет командир в шахте, но в такие фантазии, разумеется, никто не верил.

А под землей горняки готовили новое наступление на угольный пласт. На линию атаки выводились батареи невиданных доселе механизмов.

В верхней части лавы, там, где шахтеры спускаются в нее из штрека, Кузьма Борейко сделал в пласте уступ, расчистил просторную площадку. Сюда затаскивали главный «тянущий» мотор и все, что к нему относилось. Здесь же монтировался распределительный щит воздухопровода. Макар Данчин устанавливал щит, Борейко — мотор. Все старались делать сами — так, чтобы на совесть, намертво. Чтобы в ответственный момент ничто не лопнуло, не отпало.

Конструкторы подлаживали агрегат для Борейкиной лавы — он был единственным в своем роде, его легко было скомпрометировать. И наоборот: если струг пойдет хорошо, им вооружат другие шахты.

Зазвонил телефон — он висел тут же на стойке. Говорил начальник шахты:

— Макар, ты?.. Пошли с телефоном человека по местам, где установлены электронные датчики. Да расторопного, слышишь? И смышленого! Пусть от каждого датчика звонит наверх Самарину. Электроники скажут ему, что делать. Все понял? Выполняй!..

Наверху, в диспетчерской, Андрей налаживал машину. Ему помогал Кантышев. Он первый отвечал на телефонные звонки, встречал заходивших в диспетчерскую представителей совнархоза, обкома…

В диспетчерскую зашли Селезнев и Евгений Сыч, оба в шахтерских робах — приготовились к спуску в лаву.

— Я вам не нужен? — спросил начальник шахты, обращаясь к Самарину.

— Нет, у нас все в порядке, — ответил Андрей.

Начальник шахты и корреспондент спустились вниз. Сыч должен был написать репортаж о событии на «Зеленодольской». Напутствуя его, редактор сказал: «Постарайся написать живо. Это очень важно». Сказал дружески, сердечно, будто речь шла о чем–то личном, близком ему, редактору. И Женя возгорелся желанием написать сильно. Вот только бы ничего не пропустить, все увидеть и правильно понять.

Шли по штреку. Шахтеры издали замечали начальника, почтительно кивали ему. Селезнев на ходу отдавал распоряжения.

По штреку шли долго — с четверть часа. Сыч всегда дивился труду проходчиков, сооружавших под землей сложную систему ходов и туннелей. У входа в лаву Селезнев остановился, посветил лампой. Когда Сыч, поспешая за Селезневым, миновал запасный выход лавы, он присел на корточки и увидел перед собой людей, огни ламп, услышал разговоры.

— Видите мотор? — посветил лампой Селезнев.

Сыч направил луч лампы в ту же сторону и увидел в нише, закрепленной металлическими балками, электрический мотор. Возле него грудились люди.

— Александр Петрович, а где струг? Селезнев не услышал вопроса Сыча. Сыч решил ему не мешать. Не торопясь огляделся. Опираясь на стойки и тумбы, шел по лаве. Кулаком постучал по сосновому кругляку: «О, его и молотком не выбить!» И стал смелее спускаться вниз.

Селезнева увидел возле мотора, над которым на крепкой деревянной раме был установлен щит со множеством лампочек и кнопок — точь–в–точь как в цеху или в институтской лаборатории. «Щит управления стругом», — решил Сыч.

Струг! Первый раз Сыч услышал это слово в редакции — в свою первую практику, когда он студентом приехал в Степнянск по разнарядке института. Тогда в нем послышалось что–то давнее и забытое: «струг… плуг…». Но потом в статьях рядом со стругом он все чаще встречал другие слова: «Электроника… датчики… импульсы…» И высокая производительность. И технический прогресс на угле. Сыч постепенно уразумел, что струг — это высшее достижение, это осуществленная мечта горняков. Он жадно разглядывал силуэты людей, темный, загадочный остов транспортера. От него вниз тянулись цепи — под стать якорным. Женя слышал, что горняки называли транспортер «скребковым».