Константин Сергиенко - Тетрадь в сафьяновом переплете

— Изволите шутить, сударь.

— Да какие уж шутки. Купчая есть купчая, там все условия точно сказаны.

— Полюбуйтесь, граф, — сказала госпожа Черногорская, передавая бумагу Осоргину.

— Что граф, — сказал Струнский, — чем ему любоваться? Да вот пусть господин Курячин рассудит, я для того его и зазвал. Мафусаил Селиверстыч Курячин в губернском суде состоит, ему ли не судить?

Обстановка явственно накалялась. Разбойники Струнского сгрудились вокруг помоста, но Станко по-прежнему спокойно стоял у сосны.

— Слушай, господин судья, такую историю, — толковал Струнский с разгоревшимся лицом. — Дева, перед тобой которая восседает, скажу по-простому, есть незаконная дочь покойного государя Петра Федоровича. Заметь, господин судья, незаконная! А стало быть, находящаяся вне закона. Какие, ты спросишь, к тому доказательства? А вот я свидетель перед тобой. Ровнехонько двадцать два года назад зван я был к лицу высокому, государственному. Был я тогда еще молод, удал. Так вот, лицо, высоченное, скажу я тебе, лицо, мне говорит: «Хочешь сослужить службу государыне?» Без размышленья хочу. «Дело, брат, в том, что Воронцова, покойника полюбовница, тайно младенца родила. Государыня об этом не знает, и незачем ей знать. Это мы должны беспокоиться. Возьми людей и привези младенца. Мы должны его боронить от злого умысла, беречь царскую кровь. С богом». Отправился я в глухие леса, где младенец был спрятан, собрался везти, да что же вышло? Выскочила из леса шайка злодеев, отбила младенца и увезла невесть куда. Теперь спрошу я тебя, господин судья, случилась бы схватка из-за простой девчонки?

— Уж нет, — отвечал Курячин.

— Ага! Вот и я смекаю. А дальше больше. Девчонка бежит за межу, живет королевой. Простые живут королевами, спрошу я тебя, господин судья? Простые держат в банках у Берка и Форстера золото в слитках? Покупают яхты, швыряют ли тысячи на выкуп стороннему человеку?

Курячин тяжело вздохнул.

— То-то, Мафусаил. А ты защищать собрался. Да уж и прочие есть доказательства, что перед нами царская дочь. А вольно ли царской-то дочери жить без двора, без правил, порхать мотыльком по Европам? Отвечай, господин судья.

— Не вольно, — промямлил Курячин.

— То-то. Царских детей надо беречь, даже если они вне закона. А кто же сбережет, как не мы, слуги матушки-государыни? Матушка милостива, добра, зачем от нее бежать? Зачем притворяться невесть кем? Зачем покупать у меня, слуги государыни, землицы кусок? Сама пожалует. И просить не надо! Я к тому говорю, неужель нет резона госпоже Черногорской явиться перед светлы государыни очи, ручку поцеловать, прощения испросить за долгое небрежение да жить в Петербурге или Москве, уж государыня изберет, уповая на милость ее да разум?

— Как же, как же, — тяжко высказал Курячин.

— Вот я к тому и веду, — продолжал Струнский, — тому и способствую. Могу и сам проводить.

— А вам известна история несчастного Иоанна Антоновича? — спокойно спросила госпожа Черногорская.

— Как же, как же! — подобно Курячину, воскликнул Струнский.

— И вы хотите, чтоб я кончила свои дни в Шлиссельбургской крепости? Да вот еще княжна Тараканова, та в Петропавловской померла.

— Бог с вами! — закричал Струнский. — Матушка-государыня тут при чем? То все злодеи! Злодеи Ивашку и самозванку со свету сжили, а матушка к ним благоволила!

— Что рассуждать! — вступил в разговор Осоргин, прочитавший бумагу Струнского. — Ведь вы не хотите, чтобы госпожа Черногорская явилась с объяснениями в Петербург, вы требуете всего ее состояния.

— Каюсь! — Струнский картинно склонил голову. — Я подозревал, что госпоже Черногорской не захочется ехать в унылый северный край, она ведь к пальмам привыкла. Да и чего я прошу, всего-то лишь векселя к Берку и Форстеру, на остальное не покушаюсь. Полагаю, еще кое-где немало припрятано.

— На какую сумму вы требуете векселей взамен моей свободы? — спросила госпожа Черногорская.

— На всю. По моим сведениям там больше двух миллионов фунтов.

— А губа у вас не дура, — сказал Осоргин.

— А если я откажусь? — спросила госпожа Черногорская.

— Придется нам вместе направиться в Петербург.

— С помощью этой кучки разбойников, в то время как под моей рукой в пять раз больше, да еще отменных, воинов, вы собираетесь принудить меня отправиться в Петербург?

— Бог с вами, прелестница! — Струнский замахал руками. — Какие разбойники? У меня батальон солдат да еще с орудьями!

— Где же ваш батальон? — спросила госпожа Черногорская.

— А вы взгляните в сторону Куш-Кая на горный путь. Видите темные массы? Это солдаты устанавливают батареи. Чудная вещь мортиры. Согласитесь, десятком залпов можно потопить ваш флот. А теперь обратитесь в другую сторону. Там тоже солдаты. Генерал Небольцын любезно предоставил мне право воспользоваться его войсками. Еще эскадрон драгунов при нас. Бухта окружена, вырваться невозможно. Стоит мне взмахнуть белым платком, вот этим самым, как батареи начнут обстрел, а солдаты пойдут в атаку. Ну что им горстка ваших храбрецов? Одних солдат у меня четыреста человек.

— Вы негодяй! — воскликнул граф Осоргин.

— Каюсь, каюсь! — согласился Струнский.

— Как же вы полагаете мой отъезд, если я соглашусь на ваши условия? — спросила госпожа Черногорская. — Наверное, вы имеете указанья пленить меня.

— Ни боже мой! — отвечал Струнский. — Когда б указанье, то никакой торговли. Покуда на вас распоряжения нет, хотя, полагаю, вот-вот поступит. Просто я объяснил генералу Небольцыну, что на моей земле поселились беглые каторжники, каковых и предложил полонить.

— Значит, я подписываю векселя, сажусь на корабль и отбываю?

— Именно! — воскликнул Струнский.

— Но, вернувшись в Европу, я могу аннулировать векселя.

— Не поспеете. У меня все продумано, мой агент будет раньше вас.

— Какой негодяй! — пробормотал Осоргин.

— А если я отпишу на имя императрицы обо всей этой истории? — спросила госпожа Черногорская.

— Не поверит. — Струнский вздохнул. — Столько уж пишут. И к тому же вам лучше скрыться, чем вступать в публичные объясненья. Сами ведь помянули о княжне Таракановой.

— А вам не приходит в голову, что вы могли ополчиться на человека ни в чем не повинного, не имеющего никакого отношения к высоким родам? — спросила госпожа Черногорская.

— Ни-ни, — отвечал Струнский. — Тут никаких сомнений, сударыня. Именно за вами я охотился двадцать лет назад. И доказать вам простое происхождение никак невозможно. В крайнем случае, вас признают самозванкой, а это ничуть не лучше. Так что подумайте и подпишите мою купчую. Не земли, жизнь покупаете.