Ольга Сарник - Карьера Югенда

– Так и до генерала рукой подать! Ты же поедешь с нами на восточный фронт?

Я напустил на себя унылый вид и промямлил:

– Я не могу… мне нельзя…

– Почему это? – вскинулся Дитрих.

– Мне немец один не велит, – промямлил я и украдкой взглянул на Дитриха.

– Какой ещё немец? – Дитрих аж остановился. И с подозрением меня оглядел. С головы до ног. – Что за тип?

– Не беспокойся, он чистокровный немец, – поспешно заверил я и с трудом подавил улыбку. – Брюнет…

– Да что ты мелешь? Кто он такой, чёрт его дери?! – заорал Дитрих. Никогда он не был таким нервным…

– Завтра утром он будет ждать меня в части. Обещаю, я вас познакомлю!

Поздно! Дитрих уже завёлся. И затарахтел:

– Что за сукин сын не пускает тебя на войну? Покажи мне его! Твоё отечество зовётся Германией! Люби его превыше всего и больше делом, чем на словах! А ты даже на словах не любишь!

Да так назидательно! Чёртов Нильс! Испортил мне друга.

– Я делом и люблю. Слыхал, что инспектор сегодня утром говорил?

Но Дитрих меня словно не слышал. Мне порой казалось, что собеседник ему больше не нужен. Ему достаточно слушателя. Покорного, молчаливого, согласного слушателя! И Дитрих продолжал ненавистным мне тоном лектора:

– Каждый твой соотечественник, даже самый бедный – это частица Германии. Люби его, как себя самого!

Я с готовностью распахнул объятия:

– Не представляешь, как я люблю тебя, дорогой соотечественник! Даже твоё богатство мне не помеха!

Я запрыгнул на Дитриха, стараясь свалить его с ног. Но он ловко увернулся, впрочем, не удержавшись от улыбки:

– Враги Германии – твои враги. Тот, кто бесчестит Германию, обесчестит тебя и твоих предков, – убеждённо продолжил он. – Направь кулак против него!

Он высоко вскинул крепко сжатый кулак. Я недоверчиво его оглядел:

– А кто меня бесчестит?

Он повернул ко мне своё тонкое, раскрасневшееся лицо. Глаза его сверкали бриллиантовым блеском, он буквально преобразился. Я отшатнулся от изумления.

– Красные черти убивают этнических немцев, тех, кого они не выслали! Они угрожают не только Германии, но и всей человеческой цивилизации! – с жаром заговорил Дитрих. – Посмотри: коммунистическая зараза стремительно распространяется по миру. Евреи стремятся поработить мир. И у них получается! – патетично просветил меня Дитрих. – Если мы их не остановим, их никто их не остановит! Ну как ты не понимаешь?!

Да, всё правильно. Я вспомнил нелепые краснозвёздные шапки. Красные… русские… но они так далеко, страшно далеко от Германии, – внезапно подумал я. Почему я должен оказаться по ту сторону земного шара, зачем? На мгновение красные со своими коварными заговорами почудились мне выдумкой, плодом чьей-то больной фантазии. Опомнившись, я произнёс:

– Понимаю, понимаю. И ты, я вижу, подкованный. Только учти – русский называет дорогой то место, где хочет проехать. Отец мне рассказывал. Хочешь застрять по уши в грязи – поезжай!

– Боишься?

– Да никого я не боюсь! – взорвался я. – Но не глядя Москве предпочту Дрезден!

– Дурак! Чуть-чуть постараешься – и мраморный замок получишь в собственность. В Петергофе. Я видел на открытках…

Я захохотал во всю глотку:

– Мраморный замок?! Такой большой, а верит в сказки!

На нас стали оглядываться. Бедный Дитрих покраснел как рак. Лет пятнадцать назад, на этом же месте он, слезая вон с того забора, оставил на нём добрую часть своих штанов. На глазах девчонки, которая ему очень нравилась. Всё-таки моего Дитриха никакой Нильс не испортит! Он продолжал бубнить уже по инерции:

– Мне Кубе говорил, наши офицеры уже подписали контракты… Департамент народного просвещения и пропаганды…

– Департамент чего?!

Меня уже порядком утомили эти разговоры. Я твёрдо решил остановить этот поток политинформации, щёлкнул Дитриха прямо под козырёк его высокой щеголеватой фуражки и приказал:

– Догоняй, балбес!

Как тигр, одним прыжком я взлетел на высокое крыльцо ярко освещённого ночного театра – кабаре. Взялся было за ручку входной двери, но остановился и глянул вниз. Дитрих, окончательно растеряв свою мундирную важность, скакал через ступеньку по высокой лестнице.

Смеясь и толкаясь, мы ввалились в огромный, но душный холл с античными колоннами. Швейцар на входе скорчил было кислую мину, но покосился на Дитриховы погоны и мигом принял любезный вид. Чудодейственные погоны, усмехнулся я про себя. Звёздные талеры.

Тёмный зал, показавшийся нам поначалу огромным, оказался уютным и даже гостеприимным: нам повезло найти свободный столик возле самой эстрады! Сцена была залита скользящими разноцветными огнями – красотки, встав полукругом, зажигательно исполняли канкан. Самая высокая и красивая из них, с волосами, собранными в «конский хвост», танцевала в центре, и, казалось, не спускала с меня глаз.

Бред. Оттуда, со сцены, залитой огнями, да ещё в таком тёмном зале, никого не разглядеть.

Гремела фанфарная музыка. Я огляделся. В зале было полно народу, спиртное лились рекой. Сновали официанты в смокингах и белых перчатках, балансируя подносами.

В воздухе плавали клубы дыма и обрывки смеха. Пахло весельем и свежим перегаром. На столиках горели под стеклянными колпаками свечи.

Да мы оказались на самом шикарном месте! Вот что творят погоны! Определённо, есть от них толк… И мы не преминули этим воспользоваться. На столике перед нами, как грибы, выросли два высоких бокала с ледяным пивом. Отменное было пиво! Номер кабаре уже закончился, и на сцену, крадучись, вышел некто в лиловом шёлковом обличье. Фокусник.

И вдруг… вот тут я действительно удивился. У Дитриха – у того давно уже глаза вылезли на лоб, да там и заночевали.

Как из воздуха, соткалась за нашим столиком та самая красотка со сцены. Она не удосужилась снять свой сценический наряд – немыслимый, сверкающий блёстками корсет и точно такие же шортики. Такие фокусы мне по вкусу! Про лилового на сцене я сразу позабыл.

Вблизи она оказалась ещё лучше: нежный овал лица, высокие скулы, прелестный вздёрнутый носик, пухлые губки, – о, Валькирия! Она молча забралась ко мне на колени и обвила руками мою шею. Я близко-близко увидел её глаза – большие, карие, прикрытые длинными изогнутыми ресницами и чуть подёрнутые поволокой.

Посетители тотчас начали оборачиваться, перешёптываться. Но нам было наплевать на них. Наконец она заговорила. И голос у неё оказался восхитительным, низким, чуть с хрипотцой:

– Привет… скучал?

И тёплая сухая ладонь скользнула по моей щеке.