Клара Моисеева - В древнем царстве Урарту

Много лет прошло с тех пор. Хотелось бы знать, где теперь прекрасные щиты из золота и серебра? Сохранились ли они в священном Мусасире? Возможно, что их увезли жадные до чужого добра ассирийцы. Для них нет святынь на чужой земле. Как они жгли и грабили дома! Страшно подумать… Прошло так много лет, а все еще не забывается ужасная картина пожарищ и грабежа. Настанет ли час возмездия? Должен настать! Урарты всегда были храбрыми воинами. Настанет день мщения!

В этот вечер старый Аплай о многом вспомнил, многое передумал. В памяти оживали незабываемые дни юности, и с еще большей силой загорелась ненависть к ассирийцам, к их царям, поработившим свободных урартов.

В полночь Аплай услышал шорох, и в хижину его вполз Габбу – каменотес. Аплай узнал его в полутьме по лохматой, всклокоченной голове. Габбу старался разглядеть старика при слабом свете лунного луча, проникшего сквозь дырявую крышу хижины.

– Жив ли ты? – спросил каменотес, нащупывая руку Аплая.

– Жив, жив, – ответил слабым голосом Аплай. – Садись, будь гостем дорогим. Бедный Габбу! – вздохнул старик, зажигая светильник. – Ты пришел отдать мне последний долг… Возможно, даже принес мешочек со священной землей урартов. А я еще жив, смерть не идет ко мне…

– Когда я узнал о злодействе царевича, сердце мое переполнилось гневом. Хотелось поджечь их дворцы и уничтожить всех этих извергов! Как я ненавижу их!

– Судьба рабов – жить с ненавистью в душе, – ответил Аплай. – Я устал от этой ненависти. Хочу умереть… Нет сил жить…

– Боги мудры, – сказал Габбу задумчиво. – Они даруют тебе жизнь. Не отказывайся от нее! Как ни тяжко нам, а жить хочется. Даже в цепях мы любим жизнь. Как это понять?

– Жизнь – это большое благо, – согласился Аплай. – Ее надо любить и ценить. Но мне она стала в тягость. Я стремлюсь в царство мертвых. Там ждет меня покой. Беда лишь в том, что Шумукин не хочет этого. Ему нужна новая статуя бога Шамаша. Для этого он готов вымолить у богов еще одну долгую жизнь для меня. Вот и еду прислал со своего стола и целебного масла для ран прислал. Страх перед богами заставил злобного жреца стать похожим на человека. Он стал жалостлив, этот злодей с сердцем шакала.

– Такова воля богов, – ответил Габбу. – Богу Халду угодно даровать тебе жизнь. А знаешь ли ты, для чего он это сделал? – спросил Габбу как-то торжественно.

– Нам не дано знать волю богов, – ответил Аплай. – Мы слепы, как новорожденные щенки.

– Но мы можем догадаться, предположить, – возразил каменотес. – Я уверен, что великий Халд даровал тебе жизнь для того, чтобы ты оставил потомкам еще одно прекрасное творение. Я кое-что узнал о твоих работах. Хорошее узнал, а печаль вошла в мое сердце и жжет его огнем – печаль о твоей старости, о тяжкой и голодной жизни, о рабстве.

– Что же ты узнал, мой Габбу? Что мог ты узнать под хлыстом злобного надсмотрщика? Ты такой же бедный и бесправный раб, как и я, хоть руки у тебя золотые и мысли светлые, как струи горного ключа.

– Случилось так, что я попал во дворец Асархаддона, – ответил Габбу. – Меня повели туда строить библиотеку царя. По воле Асархаддона стены библиотеки будут сделаны из резного камня. Много пригнали туда искусных мастеров! Нам велено было высечь на камне царскую охоту на львов. Трудная это резьба, тонкая. Большое нужно умение, чтобы угодить царю. А самое страшное и трудное – изобразить царя. Ведь ты знаешь: если что не так, то не снести нам головы. Забьют плетьми до смерти, и умрешь в мучениях тяжких…

– Опять львы! – застонал Аплай.

– Опять львы! – ответил Габбу. – На стремительно мчащейся колеснице несется царь. Он поражает могучих зверей громадной пикой. Позади колесницы корчатся в предсмертных судорогах умирающая львица и громадный лев. Все это я должен повторить на камне.

– Трудное это дело, – согласился Аплай.

– Но не о том я хотел тебе сказать, друг Аплай, – продолжал Габбу. – Когда я шел во дворец, мне пришлось пройти мимо храма Шамаша, что высится на холме. Мне показали там многое, что привезено было из священного храма в Мусасире. И вот я увидел золотые и серебряные щиты. Я спросил человека, который вел меня во дворец: «Кто сделал эти чудесные щиты?» И он ответил мне: «Это сделал знаменитый мастер Аплай. Такого мастера, говорят, нет на всем белом свете. А привез их отважный Саргон, когда победил урартов и похитил сокровища Мусасирского храма».

– Отважный грабитель, – вздохнул Аплай и совсем тихо спросил: – А еще что ты узнал, Габбу?

– Я спросил человека, не знает ли он, какова судьба того мастера: жив ли он. Тот ответил, что мастер живет при дворце Асархаддона и сам царь следит за его работой. А еще сказал, что послы из других стран восхищаются работой этого мастера. Был здесь посланец от царя скифского. Он предложил взамен Аплая белых лошадей, но Асархаддон отказался. Он ответил, что белых лошадей велит вырастить в пределах Ассирии, а если лишится искусного мастера, то некому будет делать статуи богов, и тогда радость покинет царский дворец и мрак сойдет на землю ассирийцев… Вот как ценят твои труды, Аплай! – закончил Габбу и пожал худые, корявые руки старика.

– Так вот где мои щиты! Как жаль, что они достались врагам! Не для них я трудился… Добрый Габбу, ты рад тому, что жестокий ассирийский царь оценил мое мастерство. Мне это безразлично. Не для него я стараюсь, хоть и работаю по его воле и под его плетью. Я стараюсь для бедного люда. Как живет здесь бедный люд? Да и на родине нашей, на святой земле урартов, также тяжка его доля. Посмотри на мои руки: кожа на них – как панцирь черепахи. Мои глаза слезятся от пламени костра. В моих ушах звон, подобный звону наковальни. Я достиг совершенства в своем мастерстве, а вот злобный шакал, сын царя ассирийского, лишил меня глаза, и все потому, что я раб, раб!.. Ты каменотес, Габбу. Ты хороший резчик по камню. Под твоим ловким резцом камень оживает и дышит. Он становится подобным творению богов. Велико твое мастерство, а тебе нет пользы от него. Когда ты кончаешь работу, твои руки падают от усталости. Ноги твои подкашиваются, и ты не можешь разогнуть спину… А строитель стен… – продолжал Аплай. – Что за жизнь у него! Он в постоянном страхе за жизнь, потому что привязан к столбам. Вся одежда его – лохмотья, как и у нас с тобой. Дети его без хлеба, и ждет их такое же будущее… Сандальщику совсем плохо: он всегда нищенствует. Ему так же спокойно, как спокойно кому-либо среди волков. Жует он кожу, когда хочет есть, а хлеб видит лишь во сне… Не лучше и ткачу. Плохо ему, как рыбе без воды: не дышит он воздухом. Если за день не выработает он достаточно тканья, то будет наказан. Дает он хлеб привратнику, чтобы увидеть свет, выйти на мгновение из своей темницы… Плач и стон трудового люда уходят в самое небо, и нет нам утешения. Одна утеха: помолиться богу, принести жертву и ждать милости богов. Когда я делаю статуи богов, я надеюсь, что бедный люд принесет жертву божеству и в ту святую минуту сойдет на него мир и спокойствие.