Альберто Васкес-Фигероа - Монтенегро

— У вас остался дом, — заметил бывший королевский толмач. — И вы можете торговать на своем корабле.

— Он сделан не для этого, — подмигнула ему немка. — Хотя мы могли бы неплохо зарабатывать, поставляя мене в Санто-Доминго.

— Поставляя что?

— «Мене»... То самое, что горело в Маракайбо.

— И для чего кому-то может понадобиться это дерьмо?

— Для того, чтобы жечь.

— Что за чушь! Кто станет покупать жидкость, которая только горит и воняет, даже дым нельзя глотать, как у табака?

— Тоже верно, — ответила она и повернулась к Сьенфуэгосу, молчаливому свидетелю этого странного разговора. — А у тебя есть какие-нибудь идеи, как заработать? — с улыбкой спросила Ингрид.

— Лишь бы не пасти коз!

В то время на Эспаньоле коз и не было, да и Ингрид Грасс мечтала не о таком будущем для своего любимого. Теперь она беспокоилась только о том, как найти занятие для такого активного человека как Сьенфуэгос, чтобы он не чувствовал себя бесполезным и не скучал, когда они устроятся в ее чудесном каменном доме с ухоженным садом.

Для выросшего на свободе в горах Гомеры и проведшего большую часть жизни в скитаниях по неизведанным землям Сьенфуэгоса тихая жизнь в таком спокойном месте как Санто-Доминго могла вскоре стать злейшим врагом.

Яркий и уютный город на берегах реки Осама стал воротами между Старым и Новым светом и готовился в грандиозной кампании по открытию и покорению огромного континента. В его порт прибывали Бастида, Лепе, Охеда, Нуньес де Бальбоа, Кортес, Орельяна, Писарро и многие другие, кто в последующие десятилетия совершили немыслимые подвиги, но тем жарким летом монотонность жизни время от времени нарушало лишь неизбежное недовольство властью в каком-нибудь отдаленном уголке острова или скрытое сопротивление туземных вождей, отказывающихся от новой роли третьестепенных вассалов.

Для Ингрид Грасс это лето стало самым счастливым временем, настоящим медовым месяцем. Она наслаждалась каждым часом, проведенным с мужчиной, о котором столько мечтала, и никак не могла насытиться. А когда поняла, что носит долгожданного ребенка, решила найти для Сьенфуэгоса занятие, которому он мог бы отдать остаток своих жизненных сил.

— Чем бы ты хотел заниматься? — спросила она.

— Охотиться.

— Охотиться? — переспросила немка, слегка озадаченная. — На кого?

— Не знаю... — честно ответил Сьенфуэгос. — Просто мне нужно время от времени возвращаться в сельву, — канарец глубоко вздохнул. — Жизнь в четырех стенах меня угнетает.

— Я знаю. Именно поэтому ты и предпочитаешь спать в саду. Вовсе не потому, что тебе жарко, просто тебе по-прежнему нужно спать на свежем воздухе.

— Я всегда спал под открытым небом.

— Ты чувствуешь себя пленником?

— Пленником? Нет. Скорее я чувствую себя бесполезным, — с величайшей нежностью он положил руку ей на живот, который еще не начал расти. — Я люблю тебя. Люблю тебя больше всего на свете, но ведь это ты работаешь, ты скопила столько денег, ты читаешь книги, а теперь еще и собираешься дать жизнь нашему сыну... — он медленно покачал головой. — А что делаю я? Для чего я годен, кроме того, чтобы развлекать Арайю и Гаитике? Так я уже сто раз им рассказывал, как сбежал от карибов или как Кимари и Аяпель расплавляли изумруды... Это что, и есть мое единственное предназначение? Рассказывать старые байки и делать тебе детей?

— Нет, — поспешила ответить она. — Конечно же, нет. Поэтому и я спросила, чем ты хотел бы заниматься.

— Мне бы хотелось заниматься тем, что я лучше всего умею, — просто ответил он. — Охотиться, ловить рыбу; исследовать сельву, пустыни и горы; разговаривать с местными жителями, изучать их обычаи, наблюдать за повадками животных... — он с бесконечной нежностью погладил Ингрид по щеке. — Когда-то у меня все это было; но тогда со мной не было тебя, — добавил он. — А сейчас ты рядом, но мне немножко не хватает всего этого. Совсем немножко, — улыбнулся он.

— Понимаю, — ответила Ингрид, играя его рыжим локоном. — Прекрасно понимаю, и ты не должен себя в этом винить. Ты не рожден для жизни в клетке, даже золотой, — она махнула рукой на восток. — Там, в трех лигах от последнего дома, начинается сельва. Отправляйся туда, когда будешь по ней скучать, и возвращайся, когда заскучаешь по мне. А я всегда буду ждать тебя здесь.

Так они и сделали, а их любовь стала еще более глубокой и полной, поскольку состояла и из расставаний, чего так не хватает многим парам, и в результате их отношения превращаются в утомительные и скучные.

Ингрид Грасс была достаточно мудрой и зрелой, чтобы позволить Сьенфуэгосу на пару недель оживить тот тяжелый, но запоминающийся этап его жизни, этим он не отдалялся от нее, а всегда возвращался, и Ингрид не нужно было делить его ни с кем и ни с чем, даже с ностальгией.

Выросшая в городе Ингрид тем не менее уважала то восхищение, которое питают к природе люди, выросшие на свежем воздухе, и в глубине души она могла лишь радоваться, что соперничает только с деревьями, реками и зверушками.

Она ждала ребенка, и для полного счастья ей хватало ощущать, как он растет в ее утробе. Долгие часы Ингрид посвящала хозяйству и дому, заботам о странной семье, к которой теперь присоединилась Арайя, и размышлениям о любимом. Теперь эти мысли не были наполнены тревогой, как прежде, а лишь умиротворением от понимания, что он в любой день может появиться у порога — высокий, сильный, загорелый и с бьющей через край энергией, сделавшей его одним из самых прекрасных созданий на земле.

Годы неопределенности, боли и разлуки стерлись в ее памяти, как по волшебству, до того бесконечным было счастье, до того чудесной казалась жизнь, что все горести отступили. Хотя дорога к раю полнилась опасностями и шипами, он был вполне заслужен.

Ингрид никогда не была особо набожной, но счастье прямо-таки призывало ее отблагодарить Бога за все его милости, и однажды октябрьским днем она как раз выходила из церкви, когда путь ей преградили солдаты, а суровый чиновник сухо спросил:

— Донья Мариана Монтенегро? Вы арестованы именем святой Инквизиции.

— Святой Инквизиции? — пробормотала она, оперевшись на плечо Арайи, чтобы не упасть, такой страх внушали эти жуткие слова. — Но это невозможно

— Возможно. И прошу, не противьтесь, следуйте за мной.

— Но в чем меня обвиняют?

— В сделке с дьяволом.

— В сделке с дьяволом? — ужаснулась донья Мариана. — Какой еще сделке?

— Вы зажгли воды озера, и в результате погибли девять христиан... — суровый чиновник ненадолго замолчал, словно чтобы подчеркнуть свои слова. — Короче говоря... В колдовстве.