Игорь Болгарин - Миссия в Париже

Что-то Кольцова царапнуло за душу в этом рассказе. Он даже не сразу смог понять, что? И еще раз попытался объяснить Свердлову всю бессмысленность этой операции. Он был уверен, что она изначально обречена.

– Не будьте наивным. Саквояжи, конечно, вскрыли. Думаю, что эту операцию провернула Сюртэ, французская тайная полиция.

– Почему же, в таком случае, никакие сведения об этом до сих пор так и не дошли до нас? Никакие!

– Потому, что саквояж – хорошая «наживка», – спокойно ответил Кольцов. – У них там тоже есть умные люди, и они понимают, что мы попытаемся выяснить судьбу этих саквояжей. А я не хочу быть рыбкой, я всю жизнь занимался ее ловлей.

– Нет, не согласен. Все не так просто. Отсутствие сведений может означать только одно: бриллианты не найдены. Скорее всего, так.

– Двойное дно? – Кольцов иронически взглянул на Свердлова. – Эх, господа-товарищи, начитались вы всякого…

– Нет-нет! Бриллианты спрятаны очень надежно и очень остроумно. Изобретение одного нашего шорника. Успешно прошло не одно испытание.

– Ну и что это за новшество? Не представляю, куда еще в саквояже можно что-то спрятать, кроме двойного дна?

– В кожаные ранты. Эдакие тонкие колбаски вокруг дна и крышки одного из саквояжей, которые начинили бриллиантами. Именно этот саквояж марки «Буже» вез профессор. Мы полагаем, он не мог привлечь к себе внимание французской полиции. И заметьте, все случилось вовсе не на таможне.

– И кто же этот профессор? Ну, курьер? – совсем уж неожиданно даже для самого себя спросил Кольцов. В его голове все настойчивее звучали слова Свердлова «провинциальный профессор», «археолог». Да мало ли их по всей России, профессоров и археологов? И все же Павлу почему-то захотелось узнать фамилию этого профессора. Чтобы убедиться, что в жизни не так часто случаются невероятные совпадения. – Откуда он?

– Милый такой человек. Большевик. Разве вам этого мало? – тусклым голосом произнес Свердлов. – Владеет французским, мог бы послужить вам переводчиком.

– Фамилия! Меня интересует фамилия!

– Сейчас. Пожалуйста. Где-то здесь… – Свердлов стал перебирать на столе какие-то бумаги. – Русская фамилия. И имя. Платон, что ли, – бормотал он.

– Иван Платонович? – почти выкрикнул Кольцов. – Старцев?

– Похоже, – все еще продолжая перебирать бумаги, отозвался Свердлов.

– Служащий Гохрана! – уже не спросил, а утвердительно произнес Кольцов.

Свердлов наконец нашел искомый листок, удивленно обернулся к Кольцову:

– Вы правы! Старцев! Иван Платонович Старцев! – прочитал он. – Да-да, сотрудник Гохрана. Вы его знаете? Вы знакомы?

Вместо ответа Кольцов протянул Свердлову руку, чем поверг его в изумление.

– Договорились! Я согласен! Хотя и понимаю, что это полнейшая авантюра!

– Странно как-то. Хоть объясните… – растерялся Свердлов. – Но я рад. Да. Только, пожалуйста, не передумайте!

– Нет-нет! Договорились! Твердо!

– Теперь я могу вам сознаться, – с облегчением вздохнул Вениамин Михайлович. – Меня предупреждали, что вы вряд ли согласитесь. Но кто-то в ВЧК, действительно, сказал: «Вот если бы туда согласился поехать Кольцов, был бы хоть небольшой шанс на успех».

– Я еду!

– В таком случае нам остается только заняться сборами.

До отъезда Миссии в Париж оставалось полтора дня. За это время предстояло выполнить бесконечное количество дел.

Все хозяйственные службы ВЧК в эти полтора дня в основном работали на Кольцова. Перво-наперво его надо было переодеть в цивильное. В спецателье сшили несколько модных костюмов и легкое осеннее плащ-пальто.

Ведал ателье бывший лучший киевский портной Беня Разумович, который до недавнего времени имел в украинской столице свое небольшое портновское дело и даже шил костюмы самому председателю Всеукраинской ЧК Мартину Яновичу Лацису. Когда его ателье в Киеве ликвидировали, Беня недолго оставался без дела. Лациса перевели в Москву, а следом сюда переехал и Беня, и уже под него создали спецателье для чекистов.

И вот теперь Беня лично шил костюмы для Кольцова.

– Париж, товарищ Кольцов, это надо понимать, не какая-то там Хацапетовка, – сказал Беня Кольцову во время последней примерки в час ночи. – И товарищ полномочный комиссар не может появиться на Пляс Пигаль или на бульваре Капуцинов, одетый как одесский биндюжник.

– Вы знаете Париж?

– Х-ха! Знаю ли я Париж? Я даже знаю главного раввина парижской синагоги Зяму Разумовича. Скажу вам по секрету, это двоюродный брат моего папы. Так и это еще не все. Два моих брата Натан и Исаак стали там капиталистами. Один, кажется, даже стал пуговичным королем. Он имеет небольшую фабричку и, можете себе вообразить, снабжает пуговицами чуть ли не полмира. Второй – тоже какой-то задрипанный капиталист. У них там, знаете, все капиталисты. Вы будете очень смеяться, он владеет всего лишь прачечной, обыкновенной прачечной. Но вы бы видели дом на Елисейских Полях, в котором он живет. Шоб мы все так жили, товарищ Кольцов, как он живет, – и, наклонившись к самому его уху, оглянувшись по сторонам, тихо добавил: – В случае, если вы там, в Париже, малость поиздержитесь, зайдите к Исааку, и скажите, что вы от Бени. Больше вам ничего не придется говорить.

Беня также позаботился для Кольцова о модных сорочках, галстуках, запонках и носовых платках.

В шорной мастерской, в той самой, в которой полутора неделями раньше сапожники шили кожаные чемоданы для Бушкина и Старцева, теперь подбирали и подгоняли под костюмы подходящую обувь.

В секретных службах Кольцову подготовили нужные документы. Это было просто: ему выдали старый, уже вышедший из обихода в Советской России паспорт царских времен, но который пока еще признавался всеми государствами мира.

Затем его внесли в список отъезжающих во Францию членов Миссии. В нем он значился как инженер-консультант. Этот документ с соответствующими отметками нансеновской комиссии был равнозначен визам и открывал членам Миссии польскую, германскую и французскую границы.

В назначенное время члены Миссии собрались на вокзале и лишь здесь познакомились со своим руководителем – заместителем наркома внешней торговли Советской России Александром Дмитриевичем Тихоновым. Выходец из известного в Таврии еще со времен Екатерины Второй небольшого городка Херсона, сын крестьянина и сам крестьянин, он с юных лет стал профессиональным революционером. Невысокий, крепко сбитый, седовласый, неторопливый в движениях, он с каждым из своих подопечных поздоровался за руку, каждому нашел пару добрых слов, чем уже с первых минут вселил в членов Миссии симпатию и доверие.