Юрий Рожицын - СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ

 — Сережка! — задохнулся Костя. — Свалюсь, не продохну легкими... Да зону оцепления, кажется, проскочили. Отдохнем, а то немцы, нас, обессилевших, голыми руками возьмут.

— Голыми руками они баб щупают, — ворчливо отозвался Груздев, но остановился. И сразу почувствовал, как навалилась неподъемная тяжесть, дрогнули и подогнулись колени от слабости. Он прислонился к стене и никак не мог отдышаться. — Ты где трофеями разжился?

 — По дороге прихватил, — проговорил лейтенант, поставив на землю солдатский ранец с рыжеватым верхом из телячьей шкуры.

   Лисовский уселся на выгоревшую траву, огляделся: вроде бы тихо. Открыл ранец, вытащил белый хлеб в целлофане. Забыв про усталость, Груздев с возрастающим интересом следил, как земляк достает стадвадцатиграммовые плоские баночки со свиной тушенкой, колечко колбасы, кусок сыра в пергаментной бумаге, небольшую фляжку. Радостная улыбка появилась на его чумазом лице. Однако обвел взглядом дома, дворики, посерьезнел.

 — Надо уходить, — проговорил он и принялся торопливо укладывать трофеи в ранец: — Не нравится мне здешняя тишина.

   Чем дальше они углублялись в лабиринты кварталов, тем сильнее ощущали опасность. И здесь, видать, стреляли, но редко попадались припорошенные красной пылью выбоины в стенах, не валялись битая черепица и кирпич, в оконных рамах и дверях сохранились стекла, мостовую, похоже недавно подмели. И удивительная тишина, даже воробьев не слышно. Только где-то в стороне погромыхивают орудийные выстрелы, доносятся пулеметные и автоматные очереди, однако дымка и влажный туман скрадывают расстояние.

   Сергей крался вдоль домов, вздрагивая от звякания консервных банок и фляжки в ранце, глухого постукивания гранат в карманах. Остановился, осмотрелся и юркнул в глубину темного подъезда. Следом проскользнул Костя.

   Сергей поставил ранец на пол, бесшумно перемахнул ступеньки и осторожно нажал дверную ручку. Она не поддалась, торкнулся — закрыто. Вытащил финку, просунул лезвие в щель, отжал язычок замка и, когда скрипнули шарниры, отпрянул за косяк. Палец замер на спусковом крючке шмайссера. Минута, другая… Выставив автомат, шагнул в прихожую. Быстро пробежал по комнатам. Застоявшийся воздух, толстый слой пыли на полу и мебели убедили, что квартира давным-давно необитаема. Сергей позвал Костю, который с пистолетом сторожил на лестничной клетке.

 — Порядок! — закрыв дверь, облегченно вздохнул Груздев. — Мебель и шмотки на месте. В четвертой, нет, в пятой комнате стекло пулей пробуравлено да  трюмо осыпалось... Поди, буржуи жили. Комнат на три семьи хватит. В каждую по скольку кроватей войдет!

   Лисовский смахнул с полированного стола серую пыль, невесомо повисшую в воздухе, выложил продукты. Торопливо поели, запили еду холодной водой из высоких фужеров.

 — Чешется спина, — признался Костя, поеживаясь.

 — Заживает. Скидывай гимнастерку, посмотрю. Твою гимнастерку остается выкрасить да выбросить. Велика ли дыра, да один ворот остался. Я рубаху поищу... Фью-ю! Ты глянь, сколько барахла?! На взвод хватит. Ничо себе музыкант!.. Не иначе, как буржуй здесь жил... Костя, я покурить надыбал!

   Он держал в руке пачку немецких сигарет, и блаженно-радостная улыбка расплывалась на его лице. Торопливо сунул сигарету в рот, чиркнул зажигалкой и глубоко затянулся. И тут же закашлялся.

 — Табак, ей-богу,  табак! — подтрунивая,  воскликнул   Костя. — Помнишь, в «Таинственном острове»...

 — Какой табак! Солома. У фрицев в сигаретах одна табачная видимость. И жратва без вкуса. Пистолеты только добрые.

 — Я все спросить хочу, где ты с их оружием обращаться научился?

 — Под Ленинградом пришлось в матушке-пехоте служить. Самолетов не хватало, нас, стрелков, и сделали царицей полей. В разведку часто ходил, сколько трофейного оружия приволок, научился с ним обращаться, А чо? Знаешь, как удобно из шмайссера стрелять! Приклад откидывается, затвор отводится левой рукой, а палец правой на спуске лежит. Ра-аз, и стреляй. Перезаряжается быстро... Я даже танк немецкий к своим пригнал. Застрял в болоте, а фрицы латата задали. «Звездочку» мне за него повесили… Хватит трепаться, показывай спину.

   Сергей осмотрел ожог, озабоченно свел густые брови над переносицей...

 — Краснота появилась... Давай шнапсом протру. Выдержишь?! Не дрейфь, держи летный форс. Ты ж не какой-то самоход, чалдон коренной. Терпи, терпи, не дергайся. Я повязку тебе покрепче  сделаю... Хлебни шнапса. Не хочешь! Так я хлебну. Ты дергаешься, а у меня руки трясутся. Лекарь-то из меня липовый. Брось гимнастерку, натягивай рубашку. Чо ты погоны в карман суешь? Я знаю, што ты — лейтенант, а остальным — байдужи. Документы-то в штабе остались...

   За два с половиной года Костя отвык от цивильной одежды и, не чувствуя на плечах погон, будто оголился. После тесной, ушитой гимнастерки рубашка показалась легкой и просторной. Посмотрелся в зеркало и показался себе польским юнаком, недавно попавшим из деревни в столицу.

 — Потопали, — предложил Груздев. — Наш шагать да шагать. Хоть бы попал добрый человек да на Вислу натакал. А то воду в ступе толчем.

   Короткими перебежками они продвигались от дома к дому, залегая за стволы деревьев, заборчики, заскакивая в подъезды. Озирались по сторонам, огибали подозрительные здания с распахнутыми окнами, прислушивались к каждому шороху, заглядывали в темные подвалы. Нигде ни души, будто мор на обитателей этих кварталов напал. Закралось опасение: не кружат ли они, не сбились ли с курса, не попадут ли под выстрелы немецкой засады? По солнцу не сориентируешься, его не видно, скрыто тучами и дымной пеленой.

   В беседке, затянутой диким виноградом и плющом, передохнули, попили из фляжки ржавой, нацеженной из крана воды, которую смешали с остатками  шнапса. Сергей закурил и сидел на скамеечке, не спуская настороженного взгляда со светлых просветов в желто-зеленой ширме.

 - Нас по табачному дыму разыщут, — заметил Костя.

 — Волков бояться, в лес не ходить... Передвинь кобуру на пузо, и клапан расстегни. Пистолет под рукой всегда держи.

 - Сегодня впервые стрелял из пистолета по живым фашистам, а то все по консервным банкам пулял. Сергей усмехнулся и вздохнул.

 — Стрельбы на нашу долю хватит. А ты не зевай, Костя, бей наповал. Промахнешься — обижаться будет не на кого.

 — Утешил, — грустно развел руками Костя. — Пошли? Пробежали квартал, и вдруг Сергей с размаху упал. Махнул рукой Лисовскому, и тот рухнул на землю, как подкошенный. Научился ценить предупреждения. Впереди улица расступалась, становилась шире. Груздев по кювету дополз до бордюра и распластался за ним. Осторожно выглянул и в глубине покрытой брусчаткой площади разглядел двухэтажный Особняк из красного кирпича с белыми обводами проемов, зеркальными окнами настежь. Виднелся ухоженный газон с низко под- стриженными деревьями и кустарниками, круглая клумба с поздними, пламенеющими цветами.