Ольга Сарник - Карьера Югенда

– Детцель! – крикнул часовой.

А я всё смотрел и смотрел… Едва не на спину мне спрыгнул Детцель и зашипел мне в самое в ухо:

– Бегом, Ромео! Карета подана!

Я опомнился, рванулся вперёд, но обернулся и на бегу, рискуя свалиться и снова задержать всю колонну, крикнул, надсаживаясь:

– Магда!!! Вернись в Дрезден!!!

Магда стояла коленями грязном, заплёванном перроне, уронив голову на грудь и спрятав лицо в ладонях. Плечи её сильно вздрагивали. В стороне ненужным мусором валялся её чемодан. Кажется, он даже раскрылся… Мимо неё бежали немцы в русских телогрейках, и их лица светились от счастья – без пяти минут свободные немецкие граждане! Они смотрели на Магду, на её саквояж, и каждый думал о своём. Но их всех объединяло одно – их Родина.

Они нужны ей, они мчатся к ней. Всё остальное уже не важно.

IX

Именно в тот день, на дрезденском перроне, я впервые в жизни плакал от радости. По моему лицу градом катились слёзы, но мне было наплевать. Мама… Не помня себя, бросил я наземь советский деревянный чемодан и прижался к ней, как в детстве, всем телом. Я ощутил на своём лице горячие слёзы. Не то мои, не то мамины. Наши слёзы смешались… Закрыв глаза, спрятал лицо в седых маминых волосах. Они пахли точно так же, как в детстве, как до войны… Я верил и не верил своему счастью.

– Где же… отец? – осмелился я наконец спросить.

Мама подняла на меня полные слёз глаза:

– Бомбёжка… – её голос сорвался, и я снова крепко прижал её к себе.

Дом, в котором была моя квартира, был полностью разрушен прямым попаданием авиабомбы, как и дом Магды. Мать Магды, Лола, мой отец, – все они погибли во время ковровой бомбардировки. Они выбрались из подвала и попали в огненный смерч… Отец Магды погиб на фронте, в самом конце войны. Убит в бою за Берлин. Моего отца, как квалифицированного специалиста, на фронт не пустили – некому было работать на заводе.

…Стемнело быстро. Через разбитое окно в комнату проникла ночная сырость. Я оглянулся. Да, работы тут хватит. На столе был накрыт скудный, но праздничный ужин. Сливочное масло на столе было… Это теперь роскошь.

Из Советского Союза я привёз чемодан, битком набитый папиросами, по пять марок за штуку – шутка ли! В Советском Союзе я был богачом.

Усевшись за стол, я внимательно посмотрел на крохотный кусочек масла в довоенной фарфоровой маслёнке. Краем сознания удивился – как маслёнка уцелела в… этом? Вспомнил Нильсову открытку с видом Петергофа и хотел было расхохотаться, но вместо смеха из глаз брызнули слёзы.

Из кухни доносились звяканье посуды и счастливый смех. Дверь комнаты тихо отворилась. Неслышно ступая, подошла Магда, стала позади меня и молча обвила мою шею руками. И долго-долго так простояла.

…После ужина я растянулся на диване. Магда сидела рядом и держала мою руку в своих руках. Она смотрела на меня и не могла насмотреться.

– Кто она? – вдруг тихо, кротко спросила Магда, не выпуская моей руки.

Я вздрогнул от неожиданности и удивлённо вскинул на неё глаза. Откуда ей знать? А впрочем, врать мне больше незачем.

– Она осталась в Рубцовске, – медленно проговорил я. И прибавил чуть дрогнувшим голосом: – Я ей не нужен. Совсем не нужен.

И Магда больше не спросила меня ни о чём. Она молча прижалась лицом к моей груди, и я благодарно обнял её.

Мы долго так лежали, обнявшись, в темноте.

X

…Однажды поздней весной, пятничным вечером, я со своим сослуживцем Эриком, тоже фронтовиком, спустился в пивную. Мы были там завсегдатаями, и знакомый кельнер, Франц, сразу провёл нас к лучшему столику. Постепенно весь зал под низким сводчатым потолком наполнила публика. Я лениво окинул зал взглядом, и вдруг что-то больно кольнуло, в самое сердце.

Знакомая форма! На пороге пивной стояли офицеры советских танковых войск. Самый старший – в звании подполковника. Остальные – лейтенанты, молодые, очевидно, только после училища. Сняв фуражки, они крутили головами в поисках свободных мест. Но в полумраке, в клубах табачного дыма едва ли они могли что-то разобрать. Да и мест почти не было.

Я сделал знак кельнеру, и он тут же с готовностью наклонил ко мне своё ухо. Я кивнул на советских офицеров и тихо, раздельно сказал:

– Франц, каждому – по кружке пильснера. За мой счёт. И усади их сюда. Сдачу оставишь.

Я положил деньги на стол. Франц выпрямился, оторопело посмотрел на меня и…молча умчался исполнять. А мы с Эриком, не сговариваясь, пересели за соседний столик.

Вскоре в мои уши полилась певучая русская речь. Она царапала мою душу – до крови. Исподтишка я разглядел подполковника – примерно моих лет, тоже с ранней сединой. Немудрено… Он тоже воевал. Вот он может в любой момент уехать туда, к ней! Я затосковал, быстро допил пиво и поднялся.

Русские за соседним столиком окликнули кельнера. Но Франц уже нёс им три запотевших кружки пива.

Я поспешно вышел на улицу и жадно вдохнул вечернюю прохладу – полной грудью. Задержал дыхание и поднял глаза к небу, чтобы не скатились слёзы. Шумно выдохнул. Стало немного легче.

Я смотрел прямо в сердце небес. Там всё простится. Всё.

ЭПИЛОГ

По мокрой, блестящей от дождя дрезденской мостовой, мимо ярко освещённых витрин, по-военному чётко шагали три советских офицера – в форме победителей. Подполковник Дмитрий Макаров был среди них старшим по званию. Два лейтенанта шли с ним рядом и с неподдельным интересом глазели вокруг – прибыли сегодня из Омска, вчерашние курсанты. Макаров решил показать им город.

Это было накануне дня Победы. На Дрезден незаметно, как диверсант, спустился лиловый вечер. Деревья, аккуратно постриженные, как дети из приличной семьи, потемнели от вечера. На западе вызывающе алела узкая полоска. Вовремя, с немецкой пунктуальностью, зажглись чугунные кованые фонари. Фонари давали много света. В этом ярком свете, таком уютном в наступающих сумерках, хотелось побыть подольше.

Легко дышится после дождя. Озоном пахнет! Дойдя до перекрёстка, он остановился, как вкопанный, – прямо посреди тротуара. В Берлине в тот день была такая же погода. Когда он отвёл горячее ещё дуло снайперской винтовки…

Слишком много воспоминаний. Они давят на грудь. Надо выпить. Вон там, в подвале, какая-то пивная. Лучше бы водки, но где уж тут…

Вскоре они спускались в душный, сводчатый зал.

– Пиво здесь знатное, – с напускной весёлостью повернулся к своим спутникам Макаров. – Сейчас сами узнаете.