Василий Гурковский - Партизан Лейбу

Слишком хорошо не бывает долго, вместо фронта – опять лагерь. Разгрузили их в Днепропетровске, как позже оказалось, в бывшей тюрьме. И здесь Тобиас получил первый жизненный удар по его социалистическим идеалам. На фронтоне тюрьмы был крупно написан год ее постройки – 1935. «Как? – не верил своим глазам Тобиас. – В СССР строят тюрьмы? Вот и эту совсем недавно построили!» Это было действительно ударом и, как оказалось позднее, не последним.

Из Днепропетровска пленных уже на поезде отправили в направлении Белоруссии. Коростень, Овруг, потом Мозырь. Снова лагерь. Сборный: евреи, военнопленные, партизаны: и сочувствующие им.

В лагере Тобиас подружился с одним молодым человеком, в принципе земляком, он был сышом раввина из румынского города Брэилэ. Высокий, симпатичный парень, звали его Авраам. Но он был слаб не столько физически, сколько волей. Он тоже, как и Тобиас, был комсомольцем и бежал в СССР. Действительно, неисповедимы пути Господни.

Тобиас как мог поддерживал его. Но однажды, когда они работали на ремонте моста через Припять, Авраам настолько ослаб, что не мог сам идти в лагерь. Тобиас взвалил его себе на плечи и понес, но подбежавший охранник, кстати, поляк по национальности, столкнул Авраама с плеч Тобиаса, тут же у дороги заставил вырыть полуметровую яму и столкнул его туда живым. Тобиас судорожно смотрел, как засыпают яму и как губы Авраама перебирают падающую на лицо землю. «Надо бежать, надо бежать», – колотилось в груди.

…И вот сегодня группу Тобиаса направили на лесопильный завод, а убежать опять не удалось. Что будет завтра?

Что-то липкое и скользкое упало сверху на его лицо, пощупал – лягушка или мокрая мышь, дождь на улице. Сбросил и как бы очнулся: «Что со мною было? Спал я или забылся? Вся моя жизнь, как в немом кино, промелькнула перед глазами. А все-таки заснуть как-то надо. Каким бы крепким организм не был, надо поддерживать его, хотя бы отдыхом».

Еще с вечера старший конвоир по приходу в лагерь сказал Тобиасу, показывая на привязанные к деревьям, избитых до неузнаваемости арестантов: «Завтра твоя очередь, ты следующий». Утром Тобиас встал с трудом. Посеченная во многих местах голова представляла собой клубок засохшей крови, волос, кожи. Он не мог в таком состоянии идти на работу и заявил об этом старшему. Тот начал кричать и толкаться, заставляя Тобиаса идти в строй для развода на работу. В это время мимо проходил пожилой майор, которыш руководил работами по ремонту моста. Он понял, в чем дело, подошел к Тобиасу, схватил его за шиворот и со словами: «Пойдем, я тебя вышечу, еврейская свинья», – потащил его за собой.

Тобиас во время работы как-то имел разговор с этим немцем. Майор узнал, что Тобиас бежал из Черновцов, и сказал, что он тоже из этого города, даже там родился, работал инженером на швейной фабрике «Зингер», а в 1939 году переехал в Германию. Он был офицером австро-венгерской армии еще в первую мировую войну, знал украинский и румынский языки и когда началась война с СССР, его призвали в армию, как инженера. Занимался он строительством и ремонтом мостов.

Когда он потащил Тобиаса за собой, тот сказал по-румынски: «Знаю я, как вы меня вылечите, сейчас под мост и пулю в затылок».

«Слушай, земляк, – тихо сказал по-немецки майор, – оставь свой цыганский язык, а сам беги отсюда. Беги, куда угодно, ночью, днем, беги на глазах у всех, пусть стреляют на ходу, но беги. За жизнь бороться надо, сынок. А твой охранник тебе теперь жить не даст».

Проходя мимо кухни, майор с ругательством толкнул его в какой-то узкий проход, который оказался входом в глубокий подвал. Там горела лампа, а несколько видимо местных женщин, перебирали и очищали овощи: капусту, свеклу – корм для арестантов. Они сразу оценили ситуацию и показали Тобиасу место, где можно спрятаться.

Раньше во многих сельских погребах делали так называемые «мины», или большие норы в стене для еще большего охлаждения отдельные видов продуктов.

Тобиас залез в нору и затих. Через несколько минут в погребе появился его старший охранник. Он спросил, где арестант. Женщины ответили, что его нет и не было. Немец начал кричать, обвинять женщин в укрывательстве, грозил перевернуть все вверх дном и т. д., но когда все женщины с ножами в руках начали обступать его, он быстро ретировался из погреба, пообещав после работы разделаться с ними.

Женщины накормили Тобиаса, чем-то промыли раны, дали немного продуктов, и перед обедом он вернулся в барак. На третий день пошел снова на работу. Охранник затаил злобу, но молчал. На четвертый день их группу послали разбирать старое здание, стоявшее недалеко от левого берега Припяти. Человек десять изможденных евреев, несколько белорусов и тот самый охранник.

Зверьми не становятся, отдельные люди зверьми рождаются. Охранник до обеда сумел умертвить семерых человек из группы, самых слабых и больных, наверное, не без согласия коменданта лагеря.

Он заставлял нескольких арестантов поднять что-нибудь тяжелое, например, кусок или часть щитовой стены, затем загонял ее под какого-нибудь еле стоящего бедолагу, вроде как для поддержки, а затем давал команду отпустить руки. Арестанты бросали груз, и он падал на того, кто был под ним. Слышно было, как трещали его кости и как скрипели зубы тех, кто это видел. Вдоволь наизмывавшись над людьми, охранник влез на штабель из различных стройдеталей, повесил винтовку рядом и заснул. Чего ему было бояться, лагерь совсем рядом, измученные люди не побегут днем, фронт аж на Волге.

Один из арестантов, из бывших партизан-белоруссов сказал: «Той, хто сьогодни не убегить, той тута и загинить». Тобиас посмотрел вокруг: солнце, жизнь идет, охранник спит. Да что нам еще надо!? Сказал: «Давайте заколем этого гада, и разбежимся». Все молчали. И тогда он решился. Просто взял и пошел по лугу. Трава высокая, но видно его было хорошо. Он шел и думал: «Пусть будет, что будет, пусть стреляют, хуже уже не будет». Отойдя метров пятьсот, увидел какой-то осушительный канал и, хотя не умел плавать, прыгнул в него. Воды, правда, в канале было по пояс и он пошел по нему в сторону от Припяти. Канал дальше соединялся с другим каналом, потом еще и еще. Тобиас ускорял ход, несмотря на то, что ноги глубоко увязали в донной грязи, а вода была холодной.

Главное было выйти из пойменного луга и добраться до видневшейся небольшой рощи. К вечеру он до нее добрался, углубился метров на десять, нашел какую-то гнилую березу, лежащую поперек пути, взобрался на нее, поудобнее устроился и заснул.

Проснулся на рассвете, легкий туман, сыро, зябко. Недалеко виднелась просека, по ней и пошел… Запахло дымом, может деревня какая близко? Опасно заходить, но выхода другого нет. Действительно, вскоре показались контуры домов.