Владимир Москалев - Нормандский гость

Она замолчала, глядя в порыве воодушевления на собственную руку, которая указывала на запад. Потом прибавила – с вытянутой рукой и горящим взором, устремленным на Францию:

– Сие непреложно и неизбежно, ибо суть желание Христа!..

Вия первая рассказала Эмме, как прошел день коронации. Королева-мать слушала безучастно, бездумно глядя в пространство, не задавая вопросов. Казалось, это ее совершенно не интересует, и она слушает только ради уважения к воспитаннице. Наконец, когда Вия умолкла, она высказала то, что, похоже, давно ее мучило, разрывая на части душу:

– Я не осуждаю Гуго, он – лишь жертва приговора. Но вот что скажу: сможет ли править? Не замучают ли его угрызения совести? Не сожжет ли позор за власть, приобретенную незаконно?

– Незаконно?

Эмма с грустной улыбкой повернулась:

– Разве ты сама этого не понимаешь, девочка? Ведь жив Карл, брат Лотаря.

Внезапно улыбка погасла. Эмма снова отвернулась и, уставившись в холодную пустоту быстро сгущавшихся за окном сумерек, тихо произнесла:

– Я сожалею только об одном: что мой сын не успел казнить Адальберона. Бедный мой мальчик…

И слеза покатилась по ее щеке.

После коронации Ричард собрался в обратный путь.

– А молодцы франки, – говорил он Можеру, затягивая подпругу на брюхе лошади, – всегда найдут себе короля, и Гуго не худший из них. Что скажешь?

– Я не против него, но, по-моему, это свинство: менять династию на другую, если жив еще один представитель старой.

– Ты о Карле? Слышал бы, как они набросились на него! Вот дурень, в самом деле, нашел себе жену из милитов, будто других не было.

– Любовь слепа; она не рассуждает.

– Любовь? – Ричард внимательно поглядел на сына. – Разве это мужчина, что не может справиться с этим? Любовь – бабья прихоть, воин должен стоять выше этого и думать в первую очередь о том, кто он и чему предназначен, а не распускать слюни.

– Дело не в этом, – ответил Можер. – Всему виной Адальберон. Нашел весомую причину. Никто бы и не вспомнил. Или короли у франков не женились на наложницах?

– Те не рожали наследников престола!

– Это другой вопрос и решаться ему не сегодня.

– Не пойму я, за кого ты? Ведь Гуго наш родственник.

– Мне он нравится, но его унесло ветром с востока. Не франки, империя выбрала им короля, и это противозаконно.

– Какого черта Каролинги бросились к ее границам?

– Это их территория.

– Так не надо было ее упускать. К чему проливать кровь людей, коли земля эта давно не твоя? Или им мало было других забот? С таким же успехом они могли бы вторгнуться в Нормандию, утверждая, что это домен короля. Так и было, но мы дали им отпор. Империя поступала так же, но они продолжали упорствовать, и бог наказал их, воздвигнув пень на пути последнего. Франки говорят, это был перст божий. Не вижу причин не верить им. Ты согласен?

Можер похлопал лошадь – крупного пегого мерина – по крупу:

– Мне жаль Карла.

– Мне тоже, но что поделаешь, господь отвернулся от него.

– Что, если он вздумает бороться?

– Лисице не одолеть слона. Но ты не потому ли остаешься, что хочешь помочь ему?

– Его дело проиграно, поэтому он и замолчал. Что же до Лана…

Герцог подошел ближе, взял сына за руку:

– Не можешь забыть своих баб? Уж не влюбился ли? В кого же, дочку или маму?

– Отец…

– Перестань! Ты мой сын и должен быть выше этого. Или мало у тебя любовниц, что ждут в Руане?

– Скажи им, пусть готовятся, я скоро вернусь.

– Не нагулялся, значит, – рассмеялся Ричард. – Вот ведь негодяй! Впрочем, если вспомнить себя, то перестаешь удивляться. Что ж, прогуляйся по брюхам местных красоток, многие из них, думаю, мечтают иметь сына от такого Голиафа. Но не забывай и королеву-мать, она глаз с тебя не сводит. Откровенно – пара под стать, не гляди, что старше. Кусочек лакомый, Лотарь знал, какую выбрать.

– Она несчастна, – промолвил Можер. – И отчего-то влюбилась в меня.

– Вот и утешай ее, пусть гонит прочь печаль.

– Ты должен ее понять, отец. Или забыл, сколько горя ей выпало?

Ричард крепко обнял сына за плечи:

– Знаю, мой мальчик. И врагу бы не пожелал такого. Я пробовал ее утешить, она упала мне на грудь, затряслась в рыданиях. И все повторяла: «За что?.. За что мне эта кара?!»

– Она слишком много плачет, это убивает ее. Вия говорит, вместо слез она скоро заплачет кровью.

– Хорошая девчонка эта пастушка. Но ты ведь не влюбляешься в таких?

– Ни в каких. А пора бы уж, мне скоро двадцать четыре.

– Не торопись, успеешь влюбиться. Не забыл про невесту? В приданое за ней целое графство. И не таращи на отца глаза, он не шутит. Девчонка красавица и телом не дурна, я знаю в этом толк, надеюсь, ты веришь мне?

– Хм, хотелось бы поглядеть самому, – хмыкнул Можер.

– Поглядишь еще, она от нас не уйдет, пусть подрастет немного. Но не затягивай здесь со своими женщинами, помни, по тебе сохнут десятки других и скучает Нормандия.

– Я ее верный сын, отец, и люблю, как родную мать!

– Ты хорошо сказал, сынок! – Ричард стукнул сына по плечу. – Я горжусь тобой! Будь таким всегда. Защищай слабого и бей сильного, коли тот не прав. И люби женщин, хуже от этого не будет. Но знай меру; помни, я жду тебя.

– Я не задержусь здесь долго.

– Гуго приглашал меня поехать с ним в Париж. Он будет править там, город этот объявит столицей. Говорит, очень любит его и хотел бы, чтобы я у него погостил. Но не могу, дома не всё ладно: Бретань тянет руки к нашим границам; кое-кто из вассалов начал подымать голову. Необходимо укоротить побеги, пока не полезли остальные. Ричарда возьму с собой. Но мать останется, поедет вместе с королем, очень уж мечтает поглядеть Париж. Я оставил с ней отряд воинов, прислугу. Навести ее, будет время, это недалеко. Посмотришь город – будущую столицу Франкского королевства.

И они обнялись на прощание.

Туаз – около двух метров по каролингской системе мер.

Ротта – смычковый музыкальный инструмент овальной формы в Западной Европе раннего Средневековья, пришедший на смену кроуту. На обоих можно было играть как смычком, так и пальцами.

Убрус – украшение короны из двух или более широких цветных лент, опускающихся на плечи.

Фемистокл (ок. 523–461 гг. до н. э.) – один из крупнейших политических деятелей Афин.

Монахи аббатства Клюни выступали за реформу Церкви, в частности: за очищение и порядок в церковной иерархии, независимость монастырей от светской власти и епископов.