Александр Прозоров - Соломея и Кудеяр

– Инокиня Софья, бывшая княгиня Великая, как ее найти?

– Так вон же она, у собора, – махнул рукой ветхий старик в таком же ветхом тулупе. – Сыночка свого хоронит.

Гедвик быстрым шагом помчался в указанном направлении, протиснулся через небольшую толпу монахинь и прихожанок, вытянул шею, заглядывая в стоящий перед плачущей женщиной гробик. Внутри лежал ребенок в суконных штанишках и дорогой расшитой распашонке, лицо малыша закрывал платок.

– А чего лицо закрыто? – тихо спросил он у стоящей рядом послушницы.

– Так ведь оспа, – перекрестилась та.

Псарь тоже перекрестился и предпочел перебраться в задние ряды. Там он дождался, пока гробик опустят в яму, забросают мерзлой землей, и только после этого отправился к своим спутникам.

– Нам и делать ничего не понадобилось, – обмахнулся он небрежным крестом. – Сам помер, без греха обошлось. Возвращаемся.

28 марта 1534 года

Москва, Великокняжеский дворец

Уже в феврале Елена Васильевна получила ультиматум от короля польского и литовского Сигизмунда с требованием отдать ему, вместе с прилегающими землями, Смоленск, Брянск, Гомель, Чернигов… Всего девятнадцать городов, двадцать две крепости, тринадцать сел и семьдесят волостей. Вестимо, известия о смерти крепкого и храброго государя и воцарении вместо него юной женщины донеслись до соседей со стремительностью почтового голубя, и теперь умудренный опытом король по прозвищу Старый спешил использовать выпавшую возможность обобрать ослабевшего соседа.

Князя Ивана Федоровича ультиматум обрадовал несказанно.

– Бояре, что на стол нас возвели, на жалованье одном ныне сидят, – чмокнул он любимую в щеку. – А их наградить достойно надо бы, – чмокнул в другую. – Добыча во как нужна! – Воевода провел пальцем по горлу, поцеловал в губы и помчался в Разрядный приказ.

Неделю спустя князь Овчина-Телепнев-Оболенский выступил в поход на запад, забрав с собой буквально всех бояр, способных носить оружие, – вплоть до престарелого князя Немого-Шуйского и братьев Бельских, преданность которых была весьма и весьма сомнительна…

Посему, когда на двор просторной московской твердыни въехал князь Дмитровский Юрий Иванович со свитой – в Кремле было совсем немноголюдно.

Пятидесятипятилетнего брата почившего государя заброшенный вид столицы явно порадовал. Спешившись у Грановитой палаты, он сбросил меховой плащ на плечи холопов, быстро поднялся по ступеням. Наверху его встретила Елена Васильевна, порывисто обняла, с облегчением вздохнула:

– Ну наконец-то, друг мой старший! Как одной тяжко, как мне тебя не хватает, ты даже не представляешь.

– Да, пустовато тут у вас. – Гость окинул двор быстрым взглядом. – Что так?

– Разбегаются, все разбегаются! Прямо не знаю, что и делать! Мне нужен твой совет, княже. Очень нужен. Идем со мной, в покоях моих с дороги выпьешь и подкрепишься. Разговор наш не для чужих ушей будет и отлагательства не терпит. Анастасия Петровна! – оглянулась на кравчую правительница. – Прошу тебя, княжна, позаботься о свите друга моего верного! Пусть накормлены будут, напоены, в бане попарены, спать в тепле уложены.

– Слушаю, Елена Васильевна, – с некоторым удивлением поклонилась княжна Шуйская.

Ей показалось очень странным, что правительница намерена кушать с кем-то в ее отсутствие и не из ее рук. Но… Но спорить кравчая не стала, спустилась ниже.

– Велите холопам к коновязи у нижней стены коней отвести, – распорядилась она. – Я вас в трапезную отведу, а опосля холопов в людскую. Баней, знамо, уж ключник займется…

Елена Васильевна тем временем провела гостя через несколько комнат, остановилась в обитой кошмой горнице с двумя стрельчатыми слюдяными окнами, плотно сбитым полом из мореного дуба и единственным столом в центре, возле которого стояло всего два кресла.

– Прошу, – указала князю на левое правительница, сама же села напротив и еще раз повторила: – Как же я рада видеть тебя, князь Юрий Иванович!

Дверь распахнулась, в светелку вошел рослый слуга в атласной косоворотке, чернобородый и бледноглазый, быстро выставил на стол блюда с цукатами, нарезанной бужениной и печеной белорыбицей, кувшин, кубки, разлил вино, отступил в сторону. Елена Васильевна отпила первой, опять широко и радостно улыбнулась. Заговорила:

– Такой у меня вопрос, Юрий Иванович. На Руси зело популярно лествичное право, по которому трон наследует не сын государя, а самый старший в роду мужчина. И хотя сын мой уже провозглашен Великим князем и присягу ему многие принесли, твердым его трон станет лишь тогда, когда других возможных претендентов не останется. У Ванечки же моего мало того, что старший брат имеется, так еще и двое дядьев старших! Вот и посоветуй, как в положении таковом поступать надобно?

По мере ее речи улыбка потихоньку сползала и сползала с лица гостя, а с последними словами он и вовсе побледнел, попытался вскочить – но Гедвик, уже успевший развязать свой простенький пояс, одним быстрым движением накинул шнур мужчине на шею и что есть силы потянул в разные стороны.

Елена Васильевна, медленными глотками попивая любимое фряжское вино, терпеливо дождалась, пока в теле престарелого союзника не затихнет последняя судорога, поставила кубок на стол и распорядилась:

– Свите гостя нашего завтра скажешь, что за разговором князь меня оскорбил и за то под арест в приказе Разбойном посажен. Я во гневе великом и потому всем им велено обратно в Дмитров убираться, не то рядом с ним сидеть будут.

– Да, госпожа, – кивнул Гедвик.

– Значит, старше моего сына из рода Александровичей всего трое мужчин было, – задумчиво погладила подбородок Великая княгиня. – Одного оспа забрала, другой… Как бы под арестом. Третий… – Она вопросительно вскинула брови.

– Князь Старицкий письмо получил, госпожа. Однако же не едет, – ответил псарь.

– Плохо. Надо пригласить настойчивей… – Правительница поднялась, вышла из горницы, но в дверях обернулась: – Гедвик, ты уверен, что Георгий, сын Соломонии Сабуровой, мертв?

– Да, госпожа, – кивнул литвин.

– Хорошо. – И правительница сама прикрыла за собой дверь.

Мартовская приморская степь была прекрасна – алый ковер тюльпанов от горизонта до горизонта и пряный, как сбитень, воздух; голубое небо и торопливо носящиеся, как стрелы, шмели, жуки и стрекозы. Посреди этой красоты возвышались пять коричневых куполов – юрты покинувших зимнее кочевье степняков. Сюда и подъехали неспешным шагом четверо всадников – трое мужчин и один ребенок. Путники вели с собой в поводу восемь хорошо груженных заводных лошадей, что означало – в путь они собирались всерьез и надолго.