Кирилл Кириллов - Булат

Караван вышел в чисто поле. Раскинулись, сколь хватало глаз, сочные травы, окаймленные темными полосками леса на горизонте.

К повозке подскакал Гридя на кауром жеребчике, поехал вровень. Стал выспрашивать о торговле с Индией. Можно ли наладить, да как. Не перебьют ли цену португальские торговцы. Нужно рынки новые искать, а то тюрки пошлины дерут немеряные, мздоимец на мздоимце. Ордынцы чуют, что приходит конец их власти, тоже звереют на глазах, такую дань запрашивают, что мочи нет. Степан поддакнул, они погрузились в разговоры купеческие. О товаре, о пошлинах, выгоде да об отношениях международных. Начали планы строить.

Из разговоров этих узнал Афанасий много для себя невеселого. В том числе о том, что Тверь перешла под руку Ивана Московского, а князь тверской сбежал в Литву и, значит, все его потуги донести мешочки со снадобьем, чтоб вооружить тверских воинов булатом, оказались тщетны.

Это было потрясением для Афанасия. Три дня после этого Он ни с кем не разговаривал, думал, как жить дальше. Конечно, можно было свою кузню открыть, наладить производство стали булатной. Да только разве под силу кузнецу простому такой секрет охранить? Найдутся на Руси князья, которые захотят на него лапу наложить. И наложат, не раньше, так позже. Разве что к Ивану на поклон пойти, отдаться под его покровительство с потрохами? Ну, нет, только не к этому упырю кровавому, а то ведь он сам и обезглавит, али язык вырвать велит, чтоб секрет больше никуда не уплыл.

Постепенно Афанасий отошел, вновь стал разговаривать с купцами, хотя и залегло на сердце черное беспокойство. Да и образ чужих детей, бегающих по его подворью, преследовал неотступно.

Недели за две, ночуя в степи, у костров, доехали до Киева. Город производил тягостное впечатление. Прежде цветущий и радостный, под литовской пятой он как-то сник. Люди ходили неулыбчивые, и даже белокаменные стены храмов златоглавых и кремля над Днепром, казалось, посерели.

Долго в Киеве задерживаться не стали. Торговлишка не шла, не было у жителей денег, потому исправили купцы, что сломалось, лошадей перековали, еды прикупили, чтоб до Смоленска хватило, и двинулись с Божьей помощью далее.

За Черниговом зарядили дожди. Дороги развезло. Повозки вязли по ступицу, лошади отказывались лезть в жидкую грязь. Пешие роптали. На совете, в котором участвовал и Афанасий, перемазанный грязью и злой после того, как пальцы попали под колесо телеги, которую он помогал тянуть из грязи. Хорошо еще, что мягкой грязь оказалась, камешек попадись, раздробило бы к черту. В общем, решили сворачивать и идти до Смоленска через Бобруйск, Могилев и Оршу.

К вечеру третьего дня остановились они в Мозырьских посадах, глубоко во владениях Литовского князя. Принимали тут гостей часто. Для них была выстроен целый хутор – несколько больших теплых домов для знати и пара сараев, где навалом могла поспать босота. Были тут и конюшни с крытыми стойлами и сеном в яслях, и мастерские, в коих можно было и самому что починить, и мастера нанять. Правда, драли за все цену немалую, но богатые московские купцы могли себе позволить. Они расположились в самом большом доме, заняв две светелки и пригласив в третью Афанасия, собравшегося было идти в сарай.

– Ох, и скромен ты, купец тверской, – басил Степан, отхлебывая из кубка, в который щедро подливала закутанная в платок девица.

– Да не привык я как-то, – смущался Афанасий, пригубливая из своего кубка. Не шло сегодня что-то в горло зелено вино.

– А ты привыкай, привыкай, – вторил Степану Гридя. – С нашими-то деньгами да твоими знаниями мы такое замутим – чертям тошно станет. Будем с золота есть, на шелках и атласе валяться, соболями укрываться.

– Можно подумать, ты сейчас на дерюге спишь, – хохотнул Степан и хлопнул Гридю по спине лопатообразной ладонью.

Гридя пошатнулся и, закатив глаза, мягко сполз с лавки.

– Чой-то? – спросил оторопевший Степан. – Гридя, ты че, я ж легонько…

Афанасий вскочил, склонился над лежащим на полу купцом. Приложил руку к шее.

– Это я его так? Убил? – вопросил Степан, голос его заметно дрожал.

– Да нет, спит он, похоже. Неужели так сморило с дороги? – ответил Афанасий, прислушиваясь к ровному дыханию Гриди.

– Ну, слава Богу, а то я уж было подумал…

Вместо окончания фразы до Афанасия донесся шум падающего тела. Он поднял голову. Степан лежал на спине, упав с лавки навзничь. На его румяном лице играла блаженная улыбка. Тоже заснул, значит? Тверич подошел к нему, снял ноги с лавки и устроил на полу поудобнее. И вдруг почувствовал, как самого его повело. Чтоб не упасть, Афанасий схватился за край стола. Взгляд его упал на ендову с вином. Опоили, гады, мелькнула в голове мысль. Но кто? Зачем?

Ответ не заставил себя ждать. Дверь распахнулась. На пороге появились четверо молодцев в черных плащах, под которыми нехорошо поблескивали латунные оковки сабельных ножен… Девица, что разливала вино, стянула с головы платок, сорвала с себя платье и оказалась гибким юношей с пустыми ледяными глазами. Последним в горницу вошел посольский дьяк. Худой, крысоподобный, с маленькими бегающими глазками. Закрыл за собой дверь на засов.

Тогда Афанасий не успел его толком рассмотреть, а теперь узнал. Это ж тот самый, что служил при Василии Панине. Он-то откель тут? Так, наверное, он все это и устроил! Тверич встал из-за стола и выпрямился.

– Зело крепок оказался, – покачал головой один из воинов, в котором Афанасий узнал усача Трофимку.

– Он и не пил, почитай, сколь я ни подливал, – холодным, без интонаций голосом ответил юноша, доставая из складок кинжал с тонким лезвием.

– Да то уже и не важно, – оборвал их дьяк. – Нас шестеро, он один, – обратился он к воинам. – Берите его, да держите крепко, – с этими словами он взял из рук юноши нож. – И остальных проверьте. Если не спят, то тож… – он выразительно провел ребром ладони по горлу.

– Да за что хоть? – Афанасий отпрыгнул к дальней стене.

– То тебе знать без надобности, – ответил дьяк.

Воины пошли на Афанасия, растопырив руки, будто собирались его ловить. Купец шагнул вперед и ударил сапогом по лавке, с которой упал Степан, она врезалась углом в колено одному из супостатов. Тот зашипел и упал на скобленый пол. Второй кинулся вперед, метя в купца появившейся в руке саблей. Афанасий отскочил, уходя от удара. Схватив витой медный подсвечник, принял на него второй удар. Лицо обожгла слетевшая с клинка окалина. Изловчившись, пнул воина ногой в живот и отскочил к стене. Сабля третьего просвистела у самого носа, чуть его не срезав. Афанасий ударил коленом по ребрам не удержавшего равновесие воина. Тот отлетел спиной на полку с иконками. Опрокинулась лампада, разливая вокруг ароматное масло, веселые огоньки побежали по занавеске.