Виктор Поротников - 300 спартанцев. Битва при Фермопилах

Леарху предоставила приют Горго, понимавшая, что уж ее-то власти оштрафовать не посмеют. Эфоры действительно ничем не побеспокоили вдову Леонида за такой ее поступок.

Тем не менее эфоры не бездействовали. При всяком удобном случае эфоры упрекали Астидамию в том, что ее сын опозорил память о ее муже, воинская доблесть которого всегда вызывала восхищение у лакедемонян.

Однажды, выждав, когда Горго отлучилась из дому, Астидамия встретилась с сыном. Беседа у них получилась короткой.

Астидамия сказала, что Элла родила сына, дальнейшая судьба которого будет незавидной, если Леарх не искупит свой позор. С этими словами суровая спартанка вынула меч, спрятанный под одеждой.

— Ради памяти о твоем доблестном отце и ради твоего сына, Леарх, — со слезами на глазах промолвила Астидамия, протянув ему клинок.

Леарх взял меч, удалился на берег Эврота и там покончил с собой.

В тот же день глашатаи объявили по всему Лакедемону, что Леарх, сын Никандра, совершил доблестный поступок, смыв свою вину кровью. Все обвинения в трусости с Леарха были немедленно сняты.

Симонид находился в Коринфе, когда пришла горестная весть о захвате персами Фермопил и о гибели Леонида со всеми его людьми.

Первыми об этом рассказали коринфяне, уходившие вместе с Леонидом к Фермопилам и вернувшиеся домой. Оправдываясь перед согражданами, Антенор, предводитель коринфского отряда, говорил, что, если бы все эллинское войско осталось в Фермопилах, тогда остались бы и коринфские гоплиты. Еще Антенор говорил, что Леонид до последнего момента надеялся, что к нему на помощь вот-вот подойдет спартанское войско, но этого не произошло.

Военачальники из других союзных отрядов, проходивших через Коринф в города Пелопоннеса, прямо заявляли, что они были готовы защищать Фермопилы до последней возможности, но приказа умирать им никто не давал.

— Лакедемоняне дорожат своей воинской доблестью, вот почему Леонид не пожелал оставить Фермопилы, — сказал Алким, сын Латрия, из аркадского города Паллантия. — Но если бы эфоры прислали приказ об отходе, тогда отступил бы и Леонид.

Тем временем Олимпийские игры закончились. Представители Эллинского союза опять собрались в Коринфе, чтобы договориться о дальнейших совместных военных действиях против наступающих варваров. На первом же заседании синедриона вспыхнули разногласия между афинянами и спартанцами. Афиняне упрекали лакедемонян в медлительности и нежелании защищать Среднюю Грецию, а значит, и Афины. Подтверждением тому служат заявления спартанцев о том, что нужно перегородить стеной Истмийский перешеек, дабы не допустить вторжения персов в Пелопоннес. К Истму же спартанцы намереваются увести от Саламина и весь эллинский флот, тем самым обрекая на разорение владения афинян и мегарцев.

— Я уполномочен заявить, что Афины могут принять дружбу персидского царя, который согласен замириться с нами в обмен на военный союз против Спарты, — объявил Фемистокл и демонстративно покинул совет синедриона.

Такого поворота событий никто не ожидал, и прежде всего спартанцы. У властей Лакедемона теплилась надежда, что Ксеркс, разорив Афины, на этом успокоится и вернется обратно в Азию. В конце концов, именно афиняне в прошлом подстрекали ионян к восстанию против персов. И афиняне же разбили персидское войско при Марафоне десять лет тому назад.

Забеспокоились и союзники спартанцев, понимавшие, сколь сильны афиняне на море по сравнению с лакедемонянами, не имевшими опыта морских сражений. Коринфяне выступили посредниками в примирении афинян со спартанцами.

Отголоски этих жарких споров доходили до Симонида, который был вхож в дома многих знатных коринфян и был лично знаком с Фемистоклом. Симониду было горько сознавать, что доблестная гибель Леонида, вызвавшая волну патриотизма по всей Элладе, совсем не вдохновляет власти Спарты на решительные действия против персов. Желание спартанцев отсидеться за истмийской стеной глубоко возмущало впечатлительного Симонида.

Однако угроза Фемистокла подействовала. Спартанские власти объявили о своей готовности послать свои лучшие войска в Среднюю Грецию и попытать счастья в морской битве у острова Саламин.

Симонид вот уже много дней сочинял посмертные эпитафии спартанцам и феспийцам, павшим у Фермопил. Ему хотелось без излишнего пафоса воздать должное этим героям, сложить о них такие строки, которые запомнились бы на века будущими потомками. Симонид, сочинивший за свою жизнь множество разных эпитафий, ныне мучился от творческого бессилия. Все, что рождалось в его голове поутру, уже к вечеру казалось ему напыщенной бессмыслицей. Симонид вдруг понял, что, сочиняя на заказ, он чаще всего занимается грубой лестью, облекая ее в звучные строфы, разделенные на поэтические размеры и стопы. Люди всегда были падки на лесть, даже на самую грубую. Знавший об этом Симонид беззастенчиво этим пользовался до сего времени.

Сказать же суровую правду о бесстрашии и доблести, не прибегая к цветистым оборотам, оказалось для Симонида делом очень непростым.

Неизвестно, как долго продолжались бы творческие мучения Симонида, если бы не случай. В тот день поэт прогуливался за городской стеной, любуясь с высокой холмистой гряды далекими бирюзовыми водами Коринфского залива. К низменному морскому побережью меж невысоких гор пролегала пыльная дорога, по ней шли путники и ехали повозки, запряженные мулами.

Возле холмистой гряды, которая называлась Герания, дорога к морю соединялась с другой дорогой, идущей от Мегар через Истмийский перешеек до Коринфа. На Истмийской дороге путников и повозок было еще больше. Люди, напуганные нашествием персов, толпами двигались в Коринф из Аттики и Мегариды.

Спускаясь по склону холма к дороге, Симонид обратил внимание на путника в коротком рваном плаще, с палкой в руке. Путник стоял на обочине дороги, явно кого-то поджидая.

Солнце припекало немилосердно, поэтому Симонид пожалел, что вышел из дому без шляпы. Незнакомец, словно читая мысли Симонида, предложил ему свою шляпу, едва поэт спустился с холма на дорогу.

— Кто ты? И откуда знаешь меня? — спросил удивленный Симонид.

Незнакомец в рваном плаще назвал его по имени, затем снял с головы войлочную шляпу.

— Тефис! — изумленно воскликнул Симонид. — Откуда ты?

Симонид запомнил слугу Леонида, побывав в гостях у спартанского царя.

— Я держу путь от Фермопил, — ответил Тефис, скорбно покачав головой. — Мне было приказано уцелеть, чтобы поведать спартанцам о том, как погиб Леонид и весь его отряд.