Генри Хаггард - Клеопатра

Хармиона вздрогнула и ответила:

– Ты права, о царица. И я тоже участвовала в заговоре. Я предала Гармахиса за то, что он отверг меня, и из-за своей огромной любви к нему я так и осталась одна. – Она посмотрела на меня, встретилась со мной взглядом и спрятала глаза, скромно опустив ресницы.

– Я так и знала! Воистину женщины непредсказуемы! Впрочем, не думаю, что Гармахис был благодарен тебе за твою любовь. А ты что скажешь, Олимпий? Ах, и ты, Хармиона, значит, оказалась предателем! До чего все же опасна жизнь монархов! Их на каждом шагу подстерегает измена. Но я прощаю тебя, потому что с тех пор ты служила мне верой и правдой.

Но я продолжу свой рассказ. Гармахиса казнить я не осмелилась: его сторонники могли подняться в ярости и сбросить меня с трона. Но вот что интересно. Несмотря на то, что он хотел убить меня, этот Гармахис, сам того не осознавая, любил меня, и я о чем-то таком догадывалась. Потом я постаралась привязать его к себе покрепче – меня привлекали его красота и ум, а Клеопатра, если хочет, может покорить сердце любого мужчины. Поэтому, когда он, пряча кинжал в своей одежде, пришел убивать меня, я пустила в ход все свои женские чары, и нужно ли говорить, кто оказался победителем? В таком поединке всегда побеждает женщина! О, я до сих пор помню выражение глаз этого падшего принца, этого клятвопреступного жреца, развенчанного фараона, когда он, выпив отравленное усыпляющим зельем вино, погружался в постыдный сон, навеки лишивший его чести и славы. А потом я увлеклась им, хотя это чувство нельзя назвать любовью, ибо в конце концов мне наскучили его ученость и вечная мрачность – чувство вины и больная совесть не давали ему веселиться. А он… Он любил меня, забыв обо всем на свете, и тянулся ко мне, как пьяница тянется к кубку на свою погибель. Полагая, что я выйду за него замуж, он открыл мне тайну сокровищ, спрятанных в пирамиде Менкаура. Тогда мне было очень нужно золото, и мы вместе с ним проникли в пирамиду. В ужасной гробнице было очень страшно, и все же мы добыли сокровища. Они были спрятаны в груди мертвого фараона. Вот этот изумруд оттуда! – Она показала на огромного скарабея, которого вынула из груди божественного Менкаура.

И из-за того, что мы прочитали в той гробнице и из-за того страшного существа, которое мы там увидели (до сих пор не могу забыть это проклятое чудовище!), да и по политическим соображениям – ведь по-другому я никак не могла заставить египтян любить меня – я решила все же сочетаться браком с этим Гармахисом и сообщить всему миру о том, что он истинный законный потомок фараонов. С его помощью я хотела защищать Египет от римлян, ибо как раз тогда ко мне во дворец приехал Деллий, который передал от Антония требование явиться к нему на суд, и я после долгих раздумий решила отправить Антонию резкий отказ и объявить войну. Но в то самое утро, когда я готовилась выйти в тронный зал, ко мне пришла Хармиона, и я рассказала ей о своих намерениях, ибо хотела знать, что она об этом думает. Знаешь ли ты, Олимпий, силу ревности, этого крошечного клина, который может расщепить могучее древо империи, этого тайного меча, который высекает судьбы царей? Ее сердце дрогнуло при мысли о том, что мужчина, которого она любит, станет моим мужем. Что этот мужчина самозабвенно любил меня! Ты можешь возражать, Хармиона, но теперь я в этом не сомневаюсь. И она мудрыми, изощренными доводами очень искусно убедила меня, что мой брак с Гармахисом будет величайшей ошибкой, что я ни в коем случае не должна этого делать, и что мне следует плыть к Антонию. И теперь, после всего, что было, когда жить мне осталось не больше часа, я благодарна тебе за тот совет, Хармиона. Ее слова склонили чашу весов в пользу Антония, и я, оставив Гармахиса, поплыла к нему. Вот так и случилось, что злая ревность прекрасной Хармионы и страсть мужчины, послушного мне, точно струны лиры пальцам музыканта, привели к тому, что происходит ныне. Вот почему Октавиан воцарился в Александрии, вот почему Антоний лишился короны и умер, и вот почему сегодня умру и я. Ах, Хармиона, Хармиона! Тебе придется за многое держать ответ, ведь ты изменила ход истории. И все же… Даже сейчас я не жалею о том, что случилось.

Она ненадолго замолчала и закрыла глаза руками. Взглянув на Хармиону, я увидел, что по ее щекам медленно катятся крупные слезы.

– А этот Гармахис, – сказал я. – Где он сейчас, о царица?

– Где Гармахис? Без сомнения, в Аменти. Наверное, искупает свою вину перед Исидой. В Тарсе я встретила Антония и полюбила его, и в тот же миг даже вид этого египтянина стал мне ненавистен, и я поклялась убить его. Бывших любовников нельзя оставлять в живых. Тогда же он, охваченный ревностью, наговорил мне зловещих пророчеств, прямо на пиру с жемчужиной. Я в ту же ночь послала к нему убийц, но опоздала – он успел сбежать.

– И куда же он бежал?

– Этого я не знаю. Бренн – он тогда был начальником моей стражи, а в прошлом году уплыл на север, на родину, – так вот, он клялся, будто своими глазами видел, как Гармахис вознесся в небо. Я не поверила Бренну, потому что, мне кажется, он любил этого египтянина. На самом деле он поплыл на Кипр, его судно потерпело крушение, и он утонул. Быть может, Хармиона расскажет, как это произошло?

– Нет, о царица, я ничего тебе не расскажу. Я знаю лишь одно: Гармахис исчез.

– И хорошо, что исчез, Хармиона, потому что этот человек нес людям зло. Хоть он и был моим возлюбленным, все равно я так говорю. Да, он служил моим целям, помог мне в тяжкие времена, но я не любила его по-настоящему, и даже сейчас он внушает мне страх, потому что в день сражения у Акциума, в самый разгар битвы мне вдруг показалось, что я услышала его голос, и он призывал меня бежать. Хвала богам, что он, как ты, Хармиона, говоришь, исчез и больше уже не найдется.

Но я, слушая, собрал свою силу и, используя известное мне искусство, набросил тень моего духа на дух Клеопатры, чтобы она почувствовала присутствие погибшего Гармахиса.

– О боги, что это? – воскликнула она. – Клянусь Сераписом, мне страшно! Мне вдруг показалось, что Гармахис находится где-то рядом, я чувствую. Воспоминания о нем обрушились на меня, как водопад, хотя он вот уже десять лет как мертв! О, в такой миг это святотатство!

– Нет, царица, – ответил ей я. – Если он умер, значит, его дух повсюду, и именно в этот миг, когда Смерть дышит тебе в лицо, он приблизился, чтобы приветствовать твой дух, когда он отлетит от тела.

– Не говори так, Олимпий. Я не хочу больше видеть Гармахиса. Моя вина перед ним слишком тяжела. В ином мире нам, возможно, будет проще встретиться. Ну вот, страх проходит. Я просто разволновалась. Что ж, по крайней мере история этого злосчастного глупца скрасила самый тяжкий час, который закончится смертью. Спой мне, Хармиона. Спой, у тебя такой прекрасный голос, твоя песня успокоит мою душу. Воспоминания об этом Гармахисе почему-то растревожили меня. Ты мне пела так много песен, так спой же последнюю.