Генри Хаггард - Клеопатра

– Я хорошо это знаю, – ответил я. – И я заслужил эту страшную участь и жду.

– Расскажи нам подробнее, лекарь, бывший Гармахисом, как все произошло.

И холодными, спокойными, четкими словами я рассказал им о своих преступлениях, ничего не скрывая. И, рассказывая, я видел, как мрачнели их лица, и понял, что милости они не явят. Но я и не просил ее.

Когда я наконец закончил, меня вывели в соседний зал, и владыки начали держать совет. Вскоре меня привели обратно, и самый старый, девяностолетний жрец храма божественной Хатшепсут в Тапе, всеми почитаемый, заговорил ледяным голосом:

– Мы обсудили то, что ты нам сообщил, Гармахис. Ты трижды совершил смертельный грех. Ты повинен в несчастьях, павших на Кемет, порабощенный ныне римлянами. Ты оскорбил Божественную Мать Исиду. И ты нарушил священную клятву. Тебе известно, что за все эти преступления положена лишь одна кара, и мы приговариваем тебя к ней. И наше решение не изменит ни то, что ты убил ту распутницу, соблазнившую тебя и заставившую свернуть с пути благодетели, ни то, что ты признаешь себя самым подлым злодеем, который когда-либо вступил в эти священные стены. Проклятие Менкаура падет на тебя, нарушивший священные обеты жрец, продавший свою отчизну египтянин, опозоренный и развенчанный фараон. Здесь, в этом священном храме, где мы возлагали на твою голову двойную корону Верхнего и Нижнего Египта, мы приговариваем тебя к казни! Ступай в темницу и жди своей участи! Помни, кем ты мог стать и кем ты стал, сравни утраченный блеск с бесславным концом, и пусть боги, почитание которых из-за твоих злодеяний, быть может, скоро навсегда прекратится в египетских храмах, окажут тебе милость, проявят к тебе милосердие, в котором мы отказываем тебе! Уведите его!

И меня повели прочь. Я шел с опущенной головой, но чувствовал на себе их испепеляющие взгляды.

Никогда за всю свою жизнь я еще не испытывал такого мучительного позора!

Меня отвели в тюремную камеру, которая находилась на самой вершине могучего пилона, где я и стал дожидаться своей участи. Я не знаю, когда опустится меч Судьбы. Недели сменяются неделями, за месяцами следуют месяцы, но казнь все откладывается. И все же Рок незримо витает у меня над головой. Я каждую минуту знаю, что меч падет, но когда это случится, мне неведомо. Быть может, однажды в глухой час ночи меня разбудят тяжелые шаги палачей. Быть может, они уже спешат ко мне. А потом меня ждет иная, тайная, гробница! Ужас! Гроб, на котором не будет начертано имя того, кто в нем покоится! Это свершится. Так пусть же скорее! Смерть, я жду тебя, поспеши!

Я все записал. Ни о чем не умолчал, ни о содеянном мною зле, ни о свершенной мести, которой покарал виновников. Но все в мире заканчивается в темноте и прахе, и я готов к тем ужасам и мукам, которые меня ждут в иных мирах. Я ухожу из этого, но ухожу не без надежды, ибо, хоть я больше не вижу Ее, хоть Она больше не откликается на мои молитвы, я все еще чувствую присутствие Божественной Исиды, которая пребывает со мной всегда и с которой я еще встречусь лицом к лицу. И тогда, в тот далекий день, я наконец обрету прощение, бремя вины, тяжесть свершенного мной зла упадет с моих плеч, чистота души вернется ко мне, окружит меня со всех сторон и подарит благословенный, божественный покой.

О милый моему сердцу Кемет! Каждую ночь я вижу в снах твое будущее. Вижу, как на берегах священного Сихора сменяются поколения и народы, как они устанавливают на твоей земле свои законы, как надевают на твою шею ярмо! Вижу, как на твоей земле одна вера сменяет другую, пятую, десятую… а их ревнители выкрикивают свои истины и призывают людей молиться иным богам. Я вижу, как храмы – твои священные храмы – рассыпаются в пыль, а те, кому еще только предстоит родиться, дивятся их величию и несравненной красоте, проникают в твои священные гробницы и оскверняют их, глумясь над прахом твоих великих фараонов! Я вижу, как невежды насмехаются над твоими священными тайнами, а твоя мудрость расточается, как вода в песках пустыни. Я вижу пирующих римских орлов, с красными от людской крови клювами, и я вижу, как свет отражается от копий варваров, которые придут вслед за ними! А потом – наконец! – я вижу тебя снова свободным и великим, к тебе вернутся твои боги. Они будут выглядеть иначе и будут носить другие имена, но это будут все те же боги, которые оберегали тебя в древности!

Солнце опускается над Абидосом. Красные лучи великого Ра пламенеют на крышах храма, на бескрайних зеленых полях и широких водах животворящего Сихора. В детстве я так же смотрел на него, и точно так же его последний поцелуй ложился на дальний величественный пилон, такая же точно тень ложилась на гробницы. Ничто не изменилось! Лишь я один стал другим. Другим, но я все равно остаюсь собой!

О Клеопатра, Клеопатра! Погубительница! Если бы я мог вырвать память о тебе из своего сердца! Из всех моих горестей эта терзает меня всех больнее! Я никогда не разлюблю тебя! Я по-прежнему обречен прижимать к груди эту змею. Я все еще слышу негромкий торжествующий смех, плеск воды в фонтане, песню солов…

(На этом третий свиток папируса неожиданно обрывается. Похоже, что в этот миг труд автора был прерван теми, кто пришел вершить его судьбу.)

Очевидно, это изображение самого Аменемхета. (Здесь и далее примеч. автора.)

Несомненно, это были Аменемхет и его жена.

Нет, конец, не осталось, здесь: не приведен в порядок (араб).

Английское слово, употребленное в том же значении, что «мафиш».

В этом свитке содержалась третья, незаконченная книга этой истории. Остальные две были аккуратно свернуты обычным способом. Все три книги написаны одной рукой демотическим письмом.

Это объясняет пропуски в последних листах второй книги.

Египетский Гадес или Чистилище.

Египетская богиня судьбы, то же, что Парки у римлян.

Перевод Валерии Меренковой.

Так называли душу, отошедшую к богу.

Звезда, появление которой на небе совпадало с началом разлива Нила.

Сходное определение божественности можно найти в погребальном папирусе Несикхонсу, египетской принцессы двадцать первой династии.