Виталий Олейниченко - Красное золото

Еще через десять минут покалеченный джип тронулся с места и, постоянно набирая скорость, вышел на пригородное шоссе…

…Леший ополовинил вторую бутылку. За окном было тихо, ни друзья, ни враги не тревожили его покой и «бык» стал клевать носом. Громко всхрапнув, он разбудил сам себя и спросонья схватился за пистолет. Окружающая дачу тишь оставалась, однако, по прежнему безмятежной и Леший широко зевнул, рискуя вывихнуть скулы. Потом он резко поднялся и принялся ходить по комнате. Ходьба разогнала сон, но начала болеть голова. Тогда он снова плеснул себе водки и выпил одним глотком. Головная боль унялась, но опять потянуло в сон. Леший злобно выругался и, чтобы не заснуть прямо на ходу, решил сходить наверх, к пленнице.

Девушка, по прежнему пристегнутая двумя парами наручников к трубе, лежала в забытьи, лишь вздрагивала изредка всем телом. Туго соображавший «браток» минут пять простоял рядом с диваном, тупо ее созерцая и словно вспоминая, зачем же он сюда, собственно, пожаловал, потом хихикнул и пробормотал заученно:

— Чего добру пропадать, а?…

Почесал стволом пистолета между лопаток и принялся стаскивать штаны.

Однако напряжение последних дней, бессонная ночь и переизбыток алкалоидов в крови сыграли с ним скверную шутку. Леший, не ожидавший подобной подлости от собственного организма, поначалу страшно огорчился, потом разгневался и попытался помочь себе свободной от пистолета рукой. Попытка успехом не увенчалась и он снова огорченно уставился на заложницу. Постепенно взгляд его пополз выше, выше, остановился на подплывшем от синяков лице и «синий» довольно ухмыльнулся, ибо нашел, как ему показалось, оптимальное решение щекотливой проблемы.

Он подбрел к изголовью и ударил девушку по лицу. Та открыла глаза, увидела прямо перед собой оголенного снизу давно не мытого субъекта и заметалась, что-то жалобно мыча через изгрызенный бюстгальтер и звеня по трубе наручниками. Леший зажал ее скривившееся лицо огромной пятерней и, склонившись, выдохнул перегарно:

— Слышь, ты… как тебя… помочь надо…

Пленница забилась, удерживаемая тяжелой рукой. Из глаз ее потекли слезы.

— О, блин… дура… радоваться… должна…

Девушка из последних сил замотала головой. Тогда разозленный бестолковым сопротивлением Леший переложил мешавший пистолет в правую руку и упер ствол ей в лоб. Она перестала метаться и зажмурилась. Возжаждавший секса «бык» одобрительно заурчал и выдернул изо рта пленницы скомканный кляп…

…Водитель побитой жизнью дряхлой «пятерки» позволил себя уговорить только после прямого вмешательства Президента Североамериканских Штатов Франклина, но даже и за эту сумму непосредственно до дачи он нас так и не довез, последний километр пришлось преодолевать бегом. Спортивная сумка с маленьким телевизором каверзно била по спине и несколько раз я чуть не упал.

Перед высоким глухим забором мы остановились, тяжело дыша и осматриваясь. Миша толкнул калитку, она была, как и следовало ожидать, заперта. Лелек, подпрыгнув, попытался ухватиться за верхний край забора, пальцы соскользнули и он упал в росшую вдоль дощатых щитов крапиву. Поднялся и хотел было подпрыгнуть снова, но Михаил его остановил свистящим злым шепотом:

— Ну что ты как кенгуру на стену эту сигаешь? Лучше подсади меня.

Лелек оперся о забор спиной и сложил руки лодочкой. Миша встал на эту ступеньку, оттолкнулся от земли, уцепился локтями за верх досок и некоторое время повисел так, а потом спрыгнул и, ухватившись рукой за левое предплечье, простонал:

— Болит, зараза…

Давала себя знать полученная в Сенчино рана. Вера жалостливо сморщилась.

— В общем, так, — Миша опустил руку и выпрямился. — Здесь, перед воротами, все открыто и светло, а там, по бокам, сосны. И тень от дома.

Мы переместились за угол. Раскидистые кроны закрыли звезды.

— Теперь я пойду, — категорическим тоном прошептал Лелек. — У тебя рука…

Я повторил его позу и с моей помощью он в мгновение ока оказался наверху, сел и настороженно прислушался. Похоже, наша возня осталась незамеченной. Потом тем же манером на ограду взобрался Миша — Лелек помог ему, — перекинул ноги и мягко спрыгнул во двор. Не успел я поменять позицию, как Вера, воспользовавшись моим замешательством, вслед за остальными оказалась наверху, а еще через секунду исчезла по ту сторону. Сидевший на заборе Лелек только покачал головой и, свесившись, протянул мне руку. Я достаточно быстро оказался рядом с ним и мы одновременно спрыгнули вниз и присели на корточки, озираясь по сторонам. Пока нам везло.

Лелек вытащил откуда-то из-под ветровки нож, освободил его от ножен и отбросил их в кусты. Снаряженный дробью пистолет он еще раньше, в машине, передал Михаилу.

Крадучись, направились к входной двери. По пути я, чтобы не оставаться совсем уж безоружным, прихватил тяжелое длинное полено. Не бог весть что, даже не подсвечник, но психологически как-то легче… Сзади послышался шорох и я резко обернулся, схватив свою импровизированную палицу обеими руками — следом за мной, пригнувшись, кралась Верочка. Я сделал страшное лицо и выразительно проартикулировал нижней челюстью, но мирная музейная работница только поджала губы и отрицательно покачала головой. Глаза на побелевшем лице казались огромными, такие только на картинах бывают… Ну что с ней было поделать? Я снова повернулся к дому и…

Ночь прорезал жуткий вопль. Начавшись с низкого утробного рева, он быстро перешел в ультразвук и вернулся обратно. Так мог кричать только… я не знаю, кто мог так кричать, потому что никогда в жизни не слышал ничего подобного.

Мы, более не скрываясь и ни о чем не думая, рванулись к двери. На четвертом или пятом ударе она не устояла и мы кубарем ввалились в ярко освещенную гостиную…

…Громкий крик Вова Большой услышал уже на подъезде к «третьей даче». Резко надавив на газ, он за считанные секунды преодолел последние несколько десятков метров, упер покореженный джип бампером в подавшиеся ворота, взобрался на капот и тяжело перевалил грузное тело во двор. Вопль, не прекращавшийся ни на мгновение, стал глуше. Шепча безостановочно: «Ну, падлы… ну, падлы…» Вова выхватил «Стечкин» вытер ладонью залитый кровью правый глаз и побежал к дому…

…Он стоял на верхней ступеньке ведущей на второй этаж крутой дощатой лестницы, стоял, раскорячив залитые кровью ноги и держась обеими руками за промежность — полуголая орущая обезьяна. От издаваемого им рева в замкнутом пространстве домика закладывало уши.

Окровавленный субъект рефлекторно переступил ногами, сорвался со скользкой ступеньки и, не переставая орать, скатился по лестнице к нашим ногам, завозился там, не отрывая от паха скрюченных пальцев и заливая пульсирующей кровью пестрый ковер, поднялся каким-то чудом на ноги и, бессмысленно тараща слепые от боли глаза, согнувшись шагнул вперед. На бритой голове его розовел звездообразный шрам и я вспомнил ту ночь в своей квартире, и темные тени в дверном проеме, и звонкий хлопок разбитой бутылки… Паззл собирался в картинку.