Виталий Олейниченко - Красное золото

— Попрошу вас выйти из машины.

Внутренне младший сержант ликовал, предвкушая расправу, но внешне тщился остаться невозмутимым, как его начальник майор Плескун на разводе.

— Чего? — изумились такой наглости в окошке.

— Попрошу вас выйти из машины, — терпеливо повторил Петренко. — Досмотр личного автотранспорта.

— Да ты че, в натуре, командир? Я себе «Катюшу» на крышу не приварил, — продолжал злобствовать сидевший в салоне амбал с грациозной фигурой Поддубного, но из джипа все же вылез.

Осматривать машину действительно было глупо, водитель — явный «бык» и вот так запросто, само собой, не «подставится». Сержант вздохнул, для проформы заглянул в салон — ни упомянутой «Катюши», ни пулемета, ни даже завалящей связки гранат там не было — и, повернувшись к скучающему автовладельцу вежливо произнес:

— Прошу вас пройти тест на наличие алкоголя в крови.

— Че?!

Бугай-водитель задохнулся от возмущения. Его, бригадира «синих», от которых весь город, да что там город — всю область трясет, как от болотной лихорадки, пытается «прессовать» какой-то вшивый ментенок, даже и не лейтенант!

В это время к внедорожнику подошел второй «гаишник», лениво козырнул, неразборчиво что-то пробубнил под нос — представился, надо полагать — и сказал примирительно:

— Езжайте, езжайте, все нормально…

И когда джип неровно рванул с места, задумчиво молвил, и мысль его была светла и печальна, как пророчество таинника Иоанна:

— И когда ты, блин, только поумнеешь, Петренко… Хочешь, чтобы тебя со службы турнули? Турнут. И нас, блин, заодно. Ты подожди, вот они скоро с нашими шишками поссорятся, спустят нам из Управления указание, вот тогда и отыграемся.

— А часто они это… ссорятся?

— Ну, когда как… Раз в два месяца в среднем. Так что потерпи, теперь уже скоро.

…Вова Большой вел машину, буквально кипя от негодования. Нет, этого Петренку надо поставить на место! Это ж надо так на правильного пацана наехать! Гнать, гнать его в три шеи из органов, чтобы мундир не позорил!..

На очередном светофоре Лелек вскрыл один из конвертов, достал сложенный втрое лист бумаги и, вглядываясь в сливающиеся в пунктире ночных фонарей буквы, с выражением прочитал:

— «Туристическое агентство «Изумрудный Город» приветствует Вас, как своего давнего друга и партнера и радо предложить Вам наши новые программы»… так… так… ну, это неинтересно… Слышишь, Мишель, недельники в Пекин на двадцать баксов подорожали.

— Ну? Вот крохоборы…

— Какое агентство? — спросил я. — «Изумрудный Город»? Лелек, я бы тебе не советовал через них летать.

— Почему? — изумился тот. — Я уже раз десять у них шоп-туры брал, мне скидки дают.

— Ну, десять раз слетал, а на одиннадцатый они ткбя кинут. Или на двенадцатый.

— Да почему кинут-то?

— Почему? Скажи, с чем у тебя ассоциируется словосочетание «Изумрудный Город»?

— С Железным Дровосеком, — не задумываясь ответил Лелек.

— А у меня — с волшебником по фамилии Гудвин. Который великий и ужасный. А кем был волшебник Гудвин?

— Кидалой! — перегнувшись с переднего сиденья вместо Лелека радостно выпалил Миша. Водитель заржал.

— Ростик, — вкрадчиво сказал Лелек. — А Мишелю не надо ли тоже агентство поменять?

— А как она называется?

— «Капитан Флинт»!

Машину затрясло…

…Водитель лихо затормозил прямо против подъезда. Сидевший на переднем сиденье Миша быстро выбрался из «восьмерки», откинул спинку кресла и выпустил меня. Я задрал голову, выискивая окно кухни — свет не горел, — помахал на всякий случай рукой и вбежал в подъезд. Миша ринулся следом за мной.

Когда мы взлетели на третий этаж, Вера уже закрывала входную дверь, стараясь не звенеть ключами. Я бросился к ней… Наверное, я обнял ее слишком крепко — она даже взвизгнула и затрепыхалась, но потом обмякла и уронила на пол мягко шлепнувшийся пакет.

Несколько минут мы целовались, шепча друг другу неразборчивые глупости и я пребывал наверху блаженства. Она, как мне показалось, тоже. Потом тактичный Мишель несколько раз деликатно кашлянул и мы наконец оторвались друг от друга. Не без сожаления.

— Ой, Миша, здравствуй! — только теперь она заметила мявшуюся на ступеньках фигуру, растерялась и удивленно переводила взгляд с меня на него. Неудивительно, ей же про любовь говорить обещали, и вдруг такое нашествие…

— Все — позже, по дороге, — непререкаемым тоном сказал я. — Что в пакете?

Куртка, кроссовки. На всякий случай.

— Ох, какая же ты у меня умница! — лишь сейчас я обратил внимание на ее наряд: темные свободные брюки, длинная джинсовая рубашка с закатанными рукавами, из-за чего руки казались очень тонкими и какими-то беззащитными, и легкие сандалии на ногах. Хорошо, что кроссовки взяла. И вправду — умница она у меня!

Обнаружив в машине Лелека, Вера удивилась еще больше, но благоразумно промолчала.

— От родителей, — сообщил Лелек, изучавший содержимое второго конверта. — Черт, не видно ничего толком, потом прочитаю.

Он сунул письмо в карман и, когда Миша утвердился на переднем сиденье, нетерпеливо взвыл:

— Погнали, Мишель, погнали!

Извозчик, получивший второй щедрый заказ за ночь, буквально расцвел, разве только бутонами не покрылся, и «восьмерка» бодро покатила в Спасское. Я сидел на заднем сиденье между Лелеком и Верочкой, обнимая ее правой рукой за плечи, а левой гладя по колену, и рассказывал ей шепотом упрощенную версию приключившихся событий: хорошие парни, плохие парни, хотя какие мы, в общем-то, хорошие, тоже, если задуматься… но все же лучше тех, других плохих, а я ее люблю и поэтому не хочу, чтобы с ней что-то произошло… Что произошло?… Ну мало ли что может произойти, где живем-то… Ой, а как же родители?… С ними все будет нормально, кто военного тронет?… Ой, а как же работа?… Не волнуйся, ты теперь всю жизнь работать не будешь, будешь сидеть в библиотеке и напишешь сначала кандидатскую, потом докторскую… Вместе напишем?… Ну конечно вместе…

Вот такой я сноб.

Вова подрулил к знакомой девятиэтажке и посмотрел на окна. Света не было. Тогда он зашел в подъезд, тихо топоча по щербатым ступеням, поднялся на пятый этаж, приплюснул ухо к двери и с минуту стоял, прислушиваясь. Квартира безмолвствовала. Убедившись, что птичек в клетке нет, «браток» спустился вниз и заглянул в почтовый ящик — его послание отсутствовало.

— Значит, точно в городе, — прошептал он и, ударив в избытке чувств кулаком по жалобно скрипнувшей подъездной двери, плотоядно усмехнулся.

Ирэн, как оказалось, жила совсем недалеко от меня, всего в нескольких кварталах. Мы проехали мимо моего дома, темного и тихого — я с тоской взирал на слепые окна — и свернули во дворы. Чем ближе мы подъезжали, тем сильнее Лелек нервничал, беспрестанно склонялся вперед, словно проверял, правильно ли мы едем, и бездумно мял в пальцах нераспечатанный конверт.