Эрнест Марцелл - Октавиус

Ага, вот он люк. Луна снова зашла за тучу, и все вокруг погрузилось во мрак, но снег довольно ярко белел в темноте. Осторожно, стараясь не шуметь, я с трудом приподнял тяжеленную крышку и, проскользнув в щель, оказался внутри, в полной темноте. Чиркнув спичкой, я засветил фонарь, прихваченный с «Герольда», и оглянулся вокруг. Дорогу я запомнил хорошо, и много времени, чтобы пройти к каюте капитана, мне не понадобится. Главное, чтобы не провалиться никуда – похоже, здесь все прогнило основательно. Судя по всему, совсем недолго еще судну оставалось гулять по ветру, по всем признакам оно должно было скоро затонуть. Пошарить бы еще здесь не мешало, но ладно – береженого бог бережет. Мускул за мускулом я двинулся вперед по коридору, пока мутный свет фонаря не выхватил из темноты белевшие доски двери в капитанскую каюту. Сердце стучало, казалось, не только в груди, но и отдавалось в руках и даже пятках, в ушах шумело, словно где-то поблизости тюкали кувалдой. Аккуратно я толкнул дверь, и она с громовым в этой тишине скрежетом отворилась. Я, вздрогнув, остановился – ибо мне показалось, что этот скрип непременно должны были услышать на «Герольде». Но нет, вокруг снова настала мертвая тишина арктической ночи. Перешагнув через скорчившееся тело юнги, я, стараясь не глядеть вокруг, двинулся к капитанскому столу. Проклятый фонарь еле теплился, бросая вокруг себя небольшой кружок света.

Ричард О’Нилл по-прежнему сидел на своем месте и, выплыв из темноты, уставился на меня провалами своих глаз. «Интересно, – мелькнуло у меня в голове, – сколько же ему было лет?»

Быстрым движением я протянул руку и, наступив на что-то скользкое, едва не рухнул навзничь. Я посмотрел вниз. Это была маленькая деревянная крышка от какой-то шкатулки, лежавшая вверх дном. На ее внутренней стороне было поблекшее изображение танцующей китаянки с веерами в руках… Ногой я откинул дощечку в сторону и схватил наконец-то вожделенный предмет со стола. Диадема была золотая – теперь я разглядел это точно, и бриллиант, судя по всему, был в ней самый настоящий.

Я не смог сдержать победоносной ухмылки и быстро, не спуская с сидящего глаз, покинул каюту. Мышью проскочил к люку и вырвался наружу, на ходу пряча драгоценную вещь за пазуху. Склоняясь, побежал я к баку – и только тут увидел, что до сих пор несу в руке горящий фонарь. Проклятье! Сняв рукавицу, я хотел погасить свечу, но сильно обжегся о нагретый корпус.

Громко взвыв от нестерпимой боли, я отчаянно замахал рукой в воздухе и с воем швырнул фонарь за борт. Продолжая стонать, я сунул руку в снег, и это ненадолго облегчило мои страдания. Через минуту я уже спустился в ялик и быстро погреб назад к «Герольду».

Уже подходя к судну, я услышал на баке громкие крики. Кричал Снерт – по всей видимости, он стоял тогда на вахте, кричало еще несколько голосов. Среди них я узнал голос Скотта. Поняв, что все смотрели в другую сторону, я ловко подчалил и через минуту был уже на борту. На баке «Герольда» толпилась небольшая кучка народа, все возбужденно переговаривались, и я услышал рыдания Снерта, сопровождаемые его сбивчивым голосом. Похоже, он чего-то здорово испугался. Не теряя ни секунды, я поднял ялик и поставил его на место, после чего стал накрывать тентом.

– Ты чего тут делаешь, подлюга?! – раздался у меня за спиной хриплый голос Эденсона. Я похолодел.

– Ялик хочешь на воду спустить? – с угрозой спросил он, делая шаг ко мне.

– Нет, я просто увидел, что он не был накрыт, и решил накрыть его, – ответил я, продолжая работу. – А ты бы помог лучше, чем грозить…

– А, это Монтгомери забыл, растяпа, – буркнул боцман. – Это верно, за ним водится. Уже второй раз. Ничего, я ему мозги вправлю…

К счастью, он не заметил, что ялик был весь мокрый и уже начинал застывать, и помог мне натянуть тент.

– Чего там произошло? – спросил я. – Чего Снерт шумит?

– Чертов корабль, – буркнул боцман, оглянувшись на «Октавиус». – Так и стоит тут всю ночь вместе со своими мертвецами, будто привязался к нам. Говорил я Скотту, не бери ничего оттуда, так нет же, припер бумаги эти. Вот так теперь и будет нас преследовать…

Я, не торопясь, подошел к взволнованной толкучке на баке. Все они с напряжением смотрели в сторону неподвижного «Октавиуса».

– Что там? – спросил я как ни в чем не бывало.

– Мертвец вышел из каюты, – испуганно сказал Даллас, один из самых молодых членов команды. – Черный такой, и с фонарем в руках на бак пошел. А потом исчез.

– Свет в окнах мерцал, – сказал шепотом Кейн. – Призраки там ходят…

Я проклял себя за небрежность – они видели свет моего фонаря через стекла, как я не догадался его затенить! Они видели, как я вышел из люка. Хорошо, что не узнали!

– Собака там выла, – прибавил Монтгомери. – Так, что аж мурашки по спине пошли…

– Тебя б так обожгло, – буркнул я про себя, но вздохнул с облегчением. Диадема приято холодила мне грудь.

Всю ночь эти суеверные болваны не могли сомкнуть глаз, всей толпой уставившись на призрачный корабль. Я, естественно, был в самой гуще событий, дабы окончательно отвести от себя все подозрения. Со Снертом произошла настоящая истерика, он плакал и кричал, трясясь как в лихорадке, и его пришлось увести в лазарет. Остальные крестились, переминаясь с ноги на ногу, и шептали про себя молитвы…

Под утро подул легкий ветерок, и над палубой «Герольда» пронесся явный вздох облегчения.

– Поднять паруса! – приказал Скотт. С неимоверной радостью мы все увидели, как «Октавиус», тихонько поскрипывая промерзшим рангоутом, медленно пришел в движение и постепенно стал уходить в предрассветную дымку. Вот корпус его превратился в бесформенное пятно, а потом и растаял вовсе, будто никогда и не было этого страшного обледеневшего призрака. Вскоре поднялось солнце, и «Герольд», резко развернувшись, взял курс на Баффинову Землю…

За весь следующий день мы так и не смогли отыскать даже признака присутствия китов, что, судя по всему, весьма разозлило Арчибальда. Весь день он был не в духе и ходил мрачный по палубе, периодически обругивая всех, кого только ни встречал. По всей вероятности, встреча с кораблем-призраком не прошла бесследной и для него. Джек – один из самых агрессивных людей на борту, в то же время отличавшийся необычайным суеверием, сразу же нарек эту встречу нехорошим знамением, предвещающим скорую смерть. Он сделался необычайно тихим и, находясь на палубе, то и дело пугливо косился на окружающие нас льды, словно ожидая судного дня. Впрочем, добрая половина команды была на все сто процентов согласна с ним, и никто уже ничего хорошего не ждал от этого плаванья. Лично мне было абсолютно наплевать на всех китов, взятых вместе – главным было, чтобы эта лохань доставила меня в ближайший порт, где я сойду на берег. И как только я отойду от этого зловонного корыта на сто метров, то я буду уже не помощник плотника Эмбрайнс Хиггинс… С моей драгоценностью я ощущал себя уже человеком совершенно другого сорта. Судя по всему, мы шли в Готхоб, где, в принципе, можно было неплохо обосноваться на первое время – и сбежать с первым же кораблем на материк…