Зона обетованная - Александр Федорович Косенков

Да, еще. Моих бывших работодателей пиратов доставили в поселок в полупридурочном состоянии. Объясняют, что выполняли ответственное задание бывшего начальника поселковой милиции. Но когда узнали, что Омельченко собственноручно предоставил органам известный вам рюкзак с золотишком, изъятом, соответственно, у Башки, скисли до полного ничего и публично зареклись на веки вечные приближаться к проклятым, как они выразились, местам. В крайнем случае, только на расстояние полета межконтинентальной ракеты.

В заключение сообщаю, что Хриплый изъявил желание поступить в руководимый мною драматический кружок. Наверное, вспомнил, что я всегда выражал ему искреннее сочувствие».

Письмо от Птицына было очень большим и очень личным. Прямо-таки небольшая повесть с серьезными раздумьями, как жить дальше и что делать. Не удержусь, чтобы не привести несколько написанных им строчек, уж очень совпавших с моими бессонными больничными раздумьями и моей сугубо личной болью.

Все-таки именно он первым догадался, «вычислил», как он выразился, где и у кого скрывалась бесследно исчезнувшая Ирина. Он пришел к Деду и заявил, что ее надо немедленно спасать. Причем самым ближайшим рейсом. Потому что по многим признакам и собственным догадкам, которым он безоговорочно доверял, чувствовал нарастающую опасность прежде всего для Ирины, в которую, как и я, влюбился буквально с первого взгляда. «Без крохи надежды», выразился он, сочтя свое внезапное чувство «даром, которого он ожидал всю предыдущую жизнь».

«Тут многие говорили и до сих пор говорят, что она похожа на Арсеньевскую Ольгу. Да нет, они очень разные, хотя именно за эту внешнюю похожесть ее и выбрали, предложив за большие деньги приехать на край света и назваться ее сестрой, чтобы стронуть наконец с места застрявшую в непонятках историю пропавшего золота и исчезнувшей вместе с ним женщины. Сыграли свою роль и кое-какие способности, которые у нее все-таки имелись: выбрали на какой-то „битве экстрасенсов“ или что-то в этом роде. В изворотливости и безжалостности ума человеку, затеявшему все это, не откажешь. Дед меня кое в чем просветил касаемо этой личности. Не буду скрывать, сведения оказались для меня весьма шокирующим и на первых порах основательно сбили с панталыку. Почувствовал себя не егерем и следопытом, а продуманной подставой охотника до сих пор неизвестного мне калибра. Иру надо было срочно спасать, не теряя ни минуты».

Это ему, слава богу, удалось. Он раздобыл ей денег на обратный билет. Все деньги, которые у нее оставались, она вместе с известной нам запиской про невиновность Омельченко передала дежурному милиционеру, заскочила за своими вещичками и оказалась в совершенно безвыходном положении в самом центре разгулявшегося тогда ненастья. Если бы не отец и не Птицын, она бы погибла. Не думаю, что «инициатор» отпустил бы ее восвояси.

«Мы втайне ото всех устроили ее на ближайший рейс. Лично посадил в самолет. В самолете передала мне записку для тебя. Ты ведь тоже в нее влюбился – и тоже с первого взгляда. Она все беспокоилась, что ты выкинешь какую-нибудь глупость и ввяжешься из-за нее в нешуточную опасность. Что, к счастью для многих из нас, и случилось. Из самолета я сразу рванул к вам, на стационар. И только тогда, когда ты прочитал ее записку, узнал, что Дед, оказывается, твой отец, и ты всю жизнь его искал. А нашла его она. Низкий поклон ей за это. Согласен?»

Еще он написал о том, что Донатас с прииска в поселок не полетел, а пошел к побережью.

«Не знаю, сможет ли он добраться до своего Каунаса, но вернуться сюда, как надеялся его опекун и воспитатель Серов, кажется, все-таки собирается. Если вернется, буду считать, что взрыв зоны не ее конец, а ее будущее. Ведь и я, и ты, и все остальные наши живы. Говорят, прошлого не исправишь. А мы попытаемся. Согласен?

С поэзией я, кажется, завяжу. Не к месту она сейчас. Нет в ней сейчас у людей особой нужды. Услышал недавно: „Писать, как Пастернак, как Бродский, можно научиться. А вот как Рубцов или Есенин – никогда“. Я, правда, всегда хотел писать как Птицын, получалось не очень. Ирине я прочитал свое последнее стихотворение:

Что там – промолчу. Может, когда-нибудь. Ей понравилось. Сказала, что знает. Пожалела, наверное. Ладно, до встречи. А в зоне мы еще побываем. Хочу увидеть то, что видели вы. Завидую вам и надеюсь на лучшее. Сергей».

От Петра Семеновича Омельченко принесли радиограмму.

«Все живы, здоровы, чего и тебе желаем. Надежда передает низкий поклон. Ожидаем в гости надолго. Карай опять исчез, но через неделю вернулся. С волчицей и потомком с черным пятном на лбу. Волчица на проживание оказалась не согласная, исчезла, а щенок остался, чему мы все очень рады. Птицын просит отдать его ему, решили, как получится. Летом все вместе двинем в зону. Надо обиходить могилки и по уму во всем разобраться. Кошкин твой завязал и замучил приглашениями на роль какого-то Алика. Послал его подальше. Егор Степанович пока притулился у меня. Идет на поправку. Ждет Арсения и Ольгу, хочет показать заначку „генерала“, получить, если получится, паспорт и вернуться на зону. Сказал, что ему там очень надо побывать. Догадываюсь зачем, но пока промолчу. Тех, уехавших, искали с вертолета. Бесполезно. Места те малодостижимые и малопонятные. Есть мнение – с концами. Лично я с таким исходом не согласен. Надеюсь на „теплую дружескую“ встречу с ними. Карай и Егор мне помогут. Тогда и поговорим, что и почему.

Кончай быстрее со своими болячками – не по Сеньке шапка. Мы еще на твоей свадьбе плясать будем. Привет бате. Что-то он у тебя застрял. Без него в нашем аэропорту почему-то постоянная нелетная погода. Возвращайтесь как можно скорее. Мы еще повоюем. Петро Омельченко».

Отцу оформили на работе отпуск без содержания, и он действительно, как выразился Омельченко, «застрял» около меня. Мы видались с ним подолгу каждый день, подолгу и откровенно разговаривали. Говорил в основном он, что меня устраивало более чем. Я с