Эдгар Берроуз - Тарзан из племени обезьян. Возвращение Тарзана. Тарзан и его звери (сборник)

Когда Павлов заговорил о пироге, вождь пробурчал несколько слов, означавших решительный отказ, и велел белому человеку покинуть деревню. Его окружили рассерженные, угрожающе бормочущие что-то себе под нос воины, которые, казалось, ждали малейшего повода, чтобы пронзить его копьем. Русскому не оставалось ничего другого, как ретироваться.

Дюжина воинов отвели его на край леса, где и оставили, предупредив, чтоб он никогда больше не появлялся в окрестностях деревни.

Подавив гнев, Павлов юркнул в джунгли, но, стоило ему оказаться вне пределов видимости воинов, он остановился и внимательно прислушался.

Он слышал голоса своих стражей, возвращающихся в деревню, и, убедившись, что за ним не следят, пробрался сквозь кусты к реке, все еще надеясь завладеть какой-нибудь лодкой.

Сама его жизнь зависела от того, сумеет ли он добраться до «Кинкейда» и переманить на свою сторону выживших членов команды. Остаться здесь среди опасных африканских джунглей и враждебно настроенных туземцев было для него практически равносильно смертному приговору.

Жажда мести горела в груди у Павлова, подталкивая его к действиям, и он собирался привести свой план в исполнение даже перед лицом явной опасности. А потому в кустах на берегу реки, выискивая глазами лодку, которой можно легко управлять одним веслом, прятался человек, готовый на все.

Русскому не пришлось долго ждать: на реке появилась неуклюжая маленькая плоскодонка, изготовленная в характерной для мосула манере. Юноша, сидящий в ней, отчалил от берега неподалеку от деревни и теперь лениво выгребал на середину реки. Достигнув ее, он позволил течению медленно нести его вдоль берегов, а сам безмятежно растянулся на дне своего суденышка.

Не подозревая, что на берегу реки его поджидает невидимый враг, юноша медленно плыл по течению, в то время как Павлов следовал в нескольких ярдах за ним по тропинке в джунглях.

Примерно в миле от деревни ниже по течению реки чернокожий паренек погрузил весло в воду и направил лодку к берегу. Павлов был воодушевлен тем, что юноша гребет к его берегу реки, а не к противоположному: там он оказался бы вне досягаемости своего преследователя. Русский спрятался в кустах неподалеку от места, где лодка должна была коснуться берега медленного притока, который, казалось, стремился оттянуть мгновение, когда вольется в широкую мутную Угамби, где навсегда перестанет отличаться от других рек и вскоре вольет свои воды в бескрайний океан.

Столь же неторопливыми были и движения юноши из племени мосула, когда он подогнал свою лодку под нависшие ветви большого дерева, которые наклонились, чтобы запечатлеть прощальный поцелуй на глади уплывающей вдаль воды, лаская зелеными листьями нежную грудь своей томной возлюбленной.

Злобный русский затаился в густой листве, подобно змее. Жестокие хитрые глаза неотрывно глядели на желанную плоскодонку, оценивали силу ее владельца, а коварный ум взвешивал шансы белого человека на случай, если его физическое противостояние с чернокожим станет неизбежным.

Только крайняя необходимость могла спровоцировать Алексея Павлова на прямое противостояние, но сейчас сложилась именно такая ситуация, и она побуждала его к действию.

У него еще было достаточно времени, чтобы пробраться на «Кинкейд» до прихода ночи. Неужели этот черный кретин так и будет торчать в лодке? Павлов ерзал и нервничал. Юноша зевал и потягивался. С раздражающей неспешностью он пересчитал стрелы в своем колчане, проверил натяжение тетивы лука, взглянул на острие охотничьего ножа, заткнутого за край набедренной повязки.

Юноша вновь потянулся, зевнул, бросил взгляд на берег, размял плечи и улегся на дно плоскодонки, чтобы немного соснуть, прежде чем углубиться в джунгли в поисках добычи, ради которой он отправился на охоту.

Павлов привстал и напряг мускулы, неотрывно глядя на свою ничего не подозревающую жертву. Веки юноши опустились, глаза закрылись. Вскоре дыхание стало глубоким, его грудь медленно поднималась и опадала. Он заснул. Время настало!

Русский осторожно подполз ближе. Под его весом хрустнула ветка, и юноша пошевелился во сне. Павлов вытащил револьвер, наставил его на чернокожего и на мгновение затаил дыхание. Юноша продолжал безмятежно спать.

Белый человек подполз ближе. Он не мог стрелять, пока был риск промахнуться. Приблизившись, Павлов склонился над туземцем. Холодная сталь револьвера в его руке все приближалась и приближалась к груди ничего не подозревавшего паренька, пока наконец не остановилась в нескольких дюймах от его сердца.

Чтобы отправить этого безобидного юношу в вечность, оставалось только нажать курок. На коричневой щеке юноши лежал легкий румянец, не тронутые пушком губы наполовину открылись. Могли ли угрызения совести побеспокоить убийцу?

Но Алексей Павлов был невосприимчив к вещам подобного рода. Усмешка тронула его губы, указательный палец нажал на курок. Раздался громкий выстрел, и чуть выше сердца спящего юноши появилось маленькое отверстие с черным ободком вокруг обожженной порохом плоти.

Молодое тело слегка приподнялось, улыбавшиеся губы напряглись от нервного шока, и после мгновенной агонии, во время которой сознание к юноше так и не вернулось, его мертвое тело бессильно погрузилось в глубокий сон, от которого не пробуждаются.

Убийца проворно забрался в лодку, его безжалостные руки схватили труп и положили на борт. Легкий толчок, всплеск, круги, расходящиеся по воде от резкого погружения темнокожего тела в илистые глубины, и белый человек – на самом деле куда больший дикарь, чем юноша, которого он лишил жизни, – стал единственным обладателем заветного челнока.

Отбросив веревку и схватив весло, Павлов принялся лихорадочно грести, стремясь как можно быстрее доплыть до Угамби.

Уже настала ночь, когда обагренную кровью лодку подхватило сильное течение этой реки. Русский напряженно всматривался в сгустившуюся впереди темноту, тщетно пытаясь пронзить взглядом черноту, пролегшую между ним и стоянкой «Кинкейда».

Качался ли корабль, как и раньше, на волнах возле устья Угамби, или человек-обезьяна наконец убедил себя, что шторм стихает и пора выходить в море? Медленно продвигаясь вперед, Павлов задавал себе эти вопросы и многие другие. Наиболее тревожные из них касались будущего: страшно было подумать, что «Кинкейд» уже уплыл, оставив его наедине с жестокими кошмарами этой дикой глуши.

В темноте гребцу могло показаться, будто он почти летит над водой. Павлов решил, что корабль ушел с утренней стоянки, но тут перед ним из-за мыса, который он огибал, возникла мерцающая точка корабельного фонаря.

Алексей Павлов едва смог сдержать торжествующий возглас. Итак, «Кинкейд» вовсе не уплыл. Значит, впереди жизнь и шанс отомстить!

Павлов прекратил грести в тот момент, когда заметил перед собой мерцание путеводной звезды надежды. Он тихо плыл вниз по течению Угамби, лишь изредка погружая весло в мутную воду реки, чтобы направить свою примитивную лодку к борту парохода.

Наконец темная громада судна возникла перед ним из темноты ночи. Ни звука не доносилось с корабельной палубы. Павлова, невидимого в темноте, медленно несло течением к «Кинкейду». Ночную тишину нарушило лишь на миг – это когда нос плоскодонки царапнул обшивку корабля.

Русский, дрожа от нервного напряжения, не двигался несколько минут, но с громадины судна над ним не донеслось ни шороха, ни слова, которые свидетельствовали бы, что его появление замечено.

Павлов тихонько направил свою лодку вперед, пока оттяжки бушприта[28] не оказались прямо над его головой. Он мог достать до них рукой.

Ему понадобилось еще несколько минут, чтобы перебраться с плоскодонки на палубу судна. Мысль об ужасных зверях на борту корабля вызвала холодную дрожь в теле трусливого негодяя, но сама его жизнь зависела от успеха этого предприятия, а потому он сумел собраться с духом и не думать о подстерегающей его опасности.

Ни звука, никаких признаков того, что с палубы корабля за ним наблюдают. Павлов осторожно пополз к носовому кубрику. Полная тишина. Люк был открыт, и, глянув вниз, Павлов увидел одного из матросов «Кинкейда», который что-то читал при свете закопченной лампы, свисающей с потолка кубрика.

Павлов хорошо знал этого человека, хмурого головореза, на которого сильно рассчитывал в своих планах. Русский осторожно выбрался через люк на трап, ведущий в носовой кубрик.

Павлов не отрывал глаз от читающего, чтобы дать ему знак хранить молчание, когда матрос его обнаружит, но тот настолько погрузился в журнал, что русский спустился в кубрик незамеченным.

Затем Павлов повернулся к моряку и шепотом произнес его имя. Тот поднял глаза от журнала, и они раскрылись от удивления, когда он увидел знакомые черты помощника Рокова. На лице матроса возникла недовольная гримаса.