Александр Тюрин - Доктор Джонс против Третьего рейха

Вот там, милях в десяти впереди, – широкий снежный склон. Надо не упасть, а снизиться, то есть лететь на бреющем, впритык к поверхности, чтобы… выброситься на плоту.

Благодаря своей бредовости идея казалась достаточно привлекательной.

Скорость сто двадцать, сто десять… Выравниваем руль поворота, чуть поднимаем нос, устраняя дифферент рулем высоты. Получился почти горизонтальный полет, вернее полуполет-полупадение. Ну, пора…

Индиана Джонс рванулся из пилотского кресла, подхватывая по дороге очумевшую Лилиан, а Клопик уже был ко всему готов, вернее, наготове.

Горе-пассажиры прыгнули в развернутый, похожий на матрас плот. Индиана оттолкнулся сильно, как на соревнованиях по санному спорту, и одновременно дернул за тросик газового наполнителя.

Матрас выскользнул в распахнутый люк. Пути профессора с группой товарищей и гибнущего самолета с глубоко несчастными курами разошлись.

И вот уже начинающие планеристы оказались в состоянии свободного падения, в невесомости. Иначе говоря, перестали давить на подставку и натягивать подвес.

Продлись, продлись мгновенье. Или, наоборот, закончись, ибо с каждым мгновением скорость неотвратимей и страшней. Наконец – удар, кости стремятся к центру земли, а следом за ними и мясо. Но, кажется, упавшие с неба не превратились в пюре, кажется, живы. Только что это дает? Плот с угнетающим свистом мчится вниз по гималайскому ледяному склону – с ускорением, которое не снилось ни одному горнолыжнику.

Где-то вдалеке грохот. Наверное, воткнулся в гору самолет – его путь закончился. Неуправляемый плот съезжает по Непалу. Там и сям выпрыгивают из-под снега деревья. Они напоминают метеориты. Одно столкновение – и от ездоков останутся лишь половинки. Или четвертушки. Вот невольные саночники наехали на одно из них боком – резкий толчок, который, однако, никого не высадил, команда осталась в полном составе. Вот закончилась полоса снегов, дальше мох, снизу что-то дерет днище, достаточно двух-трех острых камушков, чтобы превратить шесть ягодиц в месиво.

А это еще что?

Наверное, конец земли, обрыв, пропасть. И нет никакой надежды, не в чем проявлять волю и мастерство. Преодолен край. Опять – свободное падение. Опять в падающих телах накапливается энергия, которая при первом удобном случае освободится и расплющит их.

Помолиться бы. Жаль, в голове все спуталось и скаталось: неоплаченные счета, письма кредиторам и меценатам, а также христианские, вишнуистские, шиваистские молитвы. Какую же предпочесть? Ох, как визжит Лилиан. И вдруг. Взрыв. Очень много света. Тот свет или этот?.. Этот! Не осталось никаких сомнений, потому что в лицо лупят струи ледяной воды, а внизу холодно и зыбко. Со всех сторон бесится пена. Пошел сплав по горной (других здесь нет) реке. Причем, без весел и руля.

– Я ненавижу воду! – кричит Лилиан, избавившись от ступора.

Такое купание ненавидит и профессор. Уже через пару минут они не просто вымокли, но пропитались холодными брызгами.

– Опять не везет… – сострадал сам себе упавший с неба: все вещи, с любовью собранные в дорогу и провезенные через половину земного шара, утрачены! Кроме кнута, револьвера и шляпы. – Вот непруха…

– Я ненавижу тебя, Джонс! – развивает тему Лилиан. – Я не люблю погибать по десять раз на дню!

– Можешь выйти и идти спокойно пешком!

Часа три спустя течение становится куда слабее, декорации из серебристых елок и сосен по берегам сменяются дубами и кленами, а потом начинают мелькать первые магнолии и фикусы. В реке уже плещутся и булькают рыбы. Голосят, создавая шумовой фон, дрозды, где-то маячит головенка фазана, махнула хвостом лиса, не ставшая еще горжеткой.

Несколько раз вдали показывались двуногие существа. Путешественники махали им, те удивлялись, но особого желания познакомиться не проявляли. Индиана понял, что спуск происходит по одному из многочисленных притоков Ганга, который по кратчайшей соединяет царство вечного холода и султанат вечной жары.

Течение сделалось совсем хиленьким. Берега принялись зарастать бананами и лианами, источать шакалий лай, испускать резкие противные крики. Затем появились и авторы криков – обезьянки, замелькали красные фонари их задниц. Над самой шляпой профессора пролетел зеленый попугай. Подгребая ладошками, можно причалить в тихой заводи…

На этот раз была организована встреча. Высокий по южным меркам старикашка в рваном дхоти, откровенно похожий на чучело, застыл у кромки воды безо всякой улыбки. Но Индиана Джонс сразу понял: застыл тот по его душу.

Предчувствия вскоре стали оправдываться. Старик, не говоря ни слова, махнул длинным пальцем в сторону зарослей. Означает ли это что-нибудь? Пристальный взгляд позволил рассмотреть в зарослях тропу, куда-то ведущую.

– Будем считать это приглашением на бал, – провозгласил Индиана, и вся группа путешественников двинулась в неизвестном направлении.

Когда они выбрались из прибрежных зарослей, перед глазами обозначилась местность, типичная для индийских тераев, где о джунглях напоминали только чахлые останки прежнего великолепия. Все было вспахано-перепахано тысячу лет назад, редкие деревья скудно оснащали пейзаж, пеньков оказалось больше, чем деревьев. Вялые буйволы со скучным видом отрабатывали свои трудодни, тощие коровы, окруженные аурой из мух, уныло лежали в грязи и о чем-то думали, наверное, о своей связи со сверхъестественными силами. Кое-где виднелись крестьяне, не слишком энергично двигающиеся или вовсе застывшие, словно бы от полного оскудения сил. Профессору было ясно, что сезон муссонных дождей кончается, впереди сухая зима, уже пожелтели фикусы, они же баньяны. Ясно, что живут здесь не буддисты, а индуисты, скорее всего шиваиты.

Среди соломы показалась деревня, ничем не отличающаяся от сотен других деревень, усеивающих плодородную полосу тераев. Глинобитные стены, вместо окон дырки, тростниковые крыши. Только круглые белые башенки на сваях – хранилища зерна – несколько живописали вид.

То ли оттого, что любого белого человека принимали здесь за начальство, то ли оттого, что селяне уже друг другу надоели, все местные жители, и стар, и млад, потянулись к вновь прибывшим. Обступили с разных сторон и стали жаловаться на жизнь, применяя один из диалектов бихари. Индиана, худо-бедно знавший санскрит, различал лишь отдельные слова. Было заметно, что причины для жалоб имеются, деревенские дела находилось явно не на подъеме. Лица больше походили на обернутые папиросной бумагой черепа. Ноги казались позаимствованными у голенастых птиц. В воздухе пахло бедой, потому что в нем почти не присутствовали запахи еды, отбросов, навоза.

Скоро внимание народа стало переходить все рамки приличия, а сами путешественники очутились на покрытой пылью площадке, где, как понимал профессор, умещается целиком поголовье деревни и работает сельский совет, прозываемый в этих краях панчаятом. Аборигены норовили потрогать гостей, причем, женщины щупали преимущественно доктора Джонса, маленькие же грязные мужчины активно гладили мисс Кэмден.

Наконец гостей усадили на драную подстилку под навес, стали угощать. Угощение состояло из нескольких разваренных зерен на больших листьях и чего-то похожего на саранчу, обжаренную в масле.

– Я это не буду, – зашептала Лилиан. Она повернулась к народу, который пристально наблюдал, выстроившись полукольцом. – Спасибо, я отказываюсь в вашу пользу.

– Это больше, чем они съедают за неделю, – пристыдил ее доктор Джонс. – Ты же видишь, они сплошь голодные. Но своим отказом ты оскорбляешь их и ставишь меня в неловкое положение.

Напрягшись, Лилиан сумела, почти не скривив физиономию, проглотить свое угощение под веселое жужжание мух. И окружающие радостно заулыбались. Однако проницательный Клопик процедил:

– Готовьтесь к плохим новостям.

Индиана и без того понимал, что надо действовать в темпе. Он обратился к ближайшему старичку, улыбающемуся и чистенькому, скорее всего, деревенскому старосте.

– Я – профессор, мне пора возвращаться в университет. Вы дадите мне проводника до ближайшего города?

– Санджи проводит вас до Билаури, – отозвался старичок на вполне приемлемом английском.

– Спасибо.

– По дороге в Билаури вы остановитесь в Дхангархи, – вклинился предыдущий старец.

– Дхангархи не совсем по дороге в Билаури, то есть совсем не по дороге, – Индиана вежливо попытался отклонить странное предложение мудреца. И сам удивился тому, что мысленно назвал этого человека «мудрецом». Он не верил во всякие там озарения, приходящие к безграмотным говночистам. Но этот человек явно не был безграмотным, хотя бы потому, что имел шнурок брахмана.

– Вам надо остановиться во дворце раджи, – уточнил брахман.

– Насколько мне известно, сейчас дворец пустует.

– Уже не пустует, – непреклонно произнес старый брахман. – Там поселился молодой раджа. – Взгляд его полетел куда-то вдаль. Помедитировав чуток, брахман добавил: – Дворец властвует над черными силами. Темнота изливается через дворец на мир, и мир-пракрити*[18] становится таким, каким его хочет видеть дворец. Похожим образом действуют те стеклянные глаза, что лежат у тебя в кармане. Тебе понятно?