Михаил Лызлов - Черный осьминог

Выстрел из винтовки — и бежавший с размаху врезался головой в землю.

На выстрелы выскочили несколько дежурных сотрудников Губчека. Принесли фонарь, пришел доктор, осмотрел упавших — все были убиты наповал.

— Э, да это наш умирающий, — сказал Когортов, наклоняясь над одним из лежащих. — Надоело ему у нас лежать. Ну, да теперь не встанет и не будет из-за угла подстреливать наших товарищей. Доктор, а ведь немного — и этот бандит ушел бы от нас. Вот вам и умирающий…

— И все же, если бы и вы видели его сегодня вечером, вы также бы согласились с моим заключением, — ответил Базилевский. — Но все же я готов признать свою ошибку и сознаться, что этот человек был отличным актером и сумел обмануть медицину.

— Товарищ Когортов, надо бы наших ребят посмотреть. По всей видимости, они не убиты, а только одурманены каким-то средством.

— Ах ты, черт! Из-за возни с этими белогвардейцами я совсем забыл о них! Сейчас же перенести их в госпиталь!

Только часам к восьми утра все пострадавшие, в том числе сиделка и фельдшер, были приведены в чувство и могли рассказать как все это случилось.

— Я вижу одно, — сказал Когортов, — что где-то здесь, в Загорске или же в его окрестностях, свила гнездо боевая белогвардейская организация, располагающая достаточными средствами и силами. И наша самая насущнейшая задача — как можно скорее и беспощадней свернуть голову этим бандитам. Следует быть особо бдительными. Вспомните только, что за короткий промежуток времени ряд активных и испытанных коммунистов погибли на своих постах от руки этой банды. Так дальше продолжаться не может. Мы должны с корнем вырвать всю эту нечисть, выжечь ее каленым железом.

Рабочие и крестьяне вверили нам охрану завоеваний революции, и мы должны, во что бы то ни стало, с честью выполнить эту задачу! Ну, а теперь за работу. День предстоит горячий. Надо сегодня же найти следы того или тех, кто из-за угла задушили тут же, в помещении Губчека, двух наших товарищей.

Там, где кончалось полотно конной железной дороги, на границе города и слободы Чужой, было расположено Новостроящееся кладбище, задней стороной примыкавшее к кирпичным сараям.

Часов в шесть вечера в узком переулке, зажатом между стеной кладбища и оградой кирпичных сараев и почти всегда безлюдном даже днем, показалась одинокая фигура женщины. Оглядевшись по сторонам, она ловко подпрыгнула, схватилась за ветки клена, высовывающиеся из-за кладбищенской стены и, подтянувшись на руках, влезла на стену. Оглянувшись еще раз, она скрылась за стеной, спрыгнув на одну из могильных плит, и быстрыми шагами пошла вдоль стены. Через несколько минут она остановилась перед невысокой часовенкой, на двери которой виднелась позеленевшая от времени медная табличка, извещавшая о том, что в часовенке «покоится прах генерал-майора Богданова». Открыв имевшимся у нее ключом небольшой замок, висевший на дверях, таинственная посетительница кладбища пошла вовнутрь, прикрыв за собой дверь.

Что нужно было женщине в этой затхлой, покосившейся от времени часовенке? Что она там надеялась найти?

Однако на кладбище не было так безлюдно, как показалось на первый взгляд. По аллее со стороны главного входа шел на костылях пожилой нищий.

Вот он поравнялся с часовенкой, в которую вошла женщина, и тихонько свистнул. Дверь сейчас же открылась и нищий, ковыляя, скрылся за ней.

Внутри было почти совсем темно, женщина зажгла маленький карманный фонарик, и при его слабом свете можно было заметить громадную гробницу, а возле нее на земле — небольшую дверцу, которая закрывала вход в склеп.

— Помоги мне, — сказала женщина, схватившись за кольцо, ввернутое в дверцу люка.

Нищий быстро отстегнул ремень, которым была прикреплена деревянная нога, положив ее в угол, и оказался вполне здоровым человеком, твердо стоящим на своих собственных ногах.

Соединенными усилиями крышка люка была поднята. Внизу было небольшое помещение, вымощенное камнем. Воздух был затхлый.

Уселись на валявшиеся на полу каменные плиты. При свете фонаря в женщине можно было узнать Елену, ту самую, которую мы уже видели на даче Рябина.

— Ну, какие новости? — обратилась она к нищему.

— Совсем плохие. Я буду очень короток. Освобождение Бронислава не удалось: он и два активных члена нашей и без того не особенно многочисленной организации убиты.

— Не может быть! Ты ошибся! Ведь все было взвешено и так хорошо приготовлено!

— И все же, я еще раз повторяю, — все убиты. Но и это еще не все. Слушай спокойно дальше. Наша организация на своей шкуре испытала поговорку: «Беда никогда не приходит одна». Заславский, который, как ты знаешь, сразу после совещания на даче выехал в Барановск, глупо засыпался в Лисках. С ним вместе попались Зенчиков и Вешнев, отправившиеся по приказу Полозова из Москвы. У них захвачены очень важные бумаги, содержание которых может нас сильно скомпрометировать. Все трое сегодня утром уже расстреляны.

Елена в бешенстве бросила фонарик на пол. Наступила темнота.

— Вот уж это напрасно. Истерики не надо, так как этим делу не поможешь. Зажги-ка лучше запасной фонарь и давай спокойно обсудим создавшееся положение. Надо во что бы то ни стало выручить документы, которые были взяты у Заславского. Да, забыл сообщить тебе еще одну новость, которую можно назвать хорошей. Я уже тебе вчера говорил, что в связи с убийством Александровского и Находцева из Барановска вызван для доклада уполномоченный Губчека Фальберг. Как только мы об этом узнали, было дано распоряжение уничтожить Фальберга или в самом Барановске, или же по пути в Загорск. Сегодня Берг приехал и сообщил мне, что Фальберг погиб, бросившись с железнодорожного моста в Дон. Скверно, что с ним погиб и его портфель, в котором, я уверен, для нас нашлось бы много интересного.

— Нет, этого мало! Смерть Фальберга слишком скромная расплата за Бронислава и Заславского! Мне нужно много смертей, много крови, такой горячей и красной! Нужно справить кровавую тризну! Нужно снова пустить в дело «зверя», пусть он душит чекистов!

— Я и сам думал об этом. Нужно сегодня же ночью начать дело.

— Только ты смотри, будь осторожней. Провал может погубить все наше дело.

— Будь спокойна, я умею хорошо конспирироваться, да и кто подумает на меня?..

— Однако, пора идти.

Поднялись наверх. Мужчина привязал деревянную ногу и, чуть-чуть приоткрыв дверь, прислушался. Дождь лил, как из ведра. Темь была непроглядная.

Надвинув шапку, нищий зашлепал по лужам.

Минут через десять вышла и Елена, заперла дверь и тем же путем, каким пришла, то есть через стену, перебралась на улицу и скоро скрылась в темноте.

Телефонист ГЧК Миша Еременко жил почти у Курского вокзала, на одной из Беговых улиц. В тот вечер, когда происходило описываемое нами совещание в кладбищенской часовенке, ему надо было идти на дежурство. Облачившись в старенькую шинельку, стянув ее покрепче поясом и одев «американки», Миша храбро зашагал по обратившимся в болото улицам. Идти по Беговым улицам, которые не имели мостовых, было почти невозможно, ноги расползались в разные стороны, и надо было быть хорошим акробатом, чтобы не искупаться в грязи.

В одном месте лужа была особенно велика. Миша, прижавшись к забору, стал осторожно перебираться через нее. К несчастью, на этом пути совершенно неожиданно встретилось препятствие. Навстречу ему медленно продвигалась какая-то человеческая фигура на костылях. Миша постарался еще тесней прижаться к забору, чтобы пропустить калеку, но ноги, не встретив опоры, разъехались, и он полетел прямо в лужу, сбив с ног встретившегося ему человека, который, падая, вскрикнул от неожиданности.

Еременко вздрогнул, до того знакомым показался ему этот голос. Он был уверен, что где-то часто слышал его. Но где — вот вопрос, на который он не мог ответить.

Калека барахтался в грязи — деревянная нога мешала ему встать.

— Подожди, товарищ, сейчас помогу, — крикнул ему Еременко, вытирая лицо и руки о полы шинели.

Немного приведя себя в порядок, он начал помогать встать человеку с деревянной ногой. Тот тяжело дышал и почему-то левой рукой держался за подбородок, как будто бы боялся, что намокшая, выпачканная в грязи борода убежит от него.

Вот уже он стоит на ногах, опираясь на костыль.

Еременко старается рассмотреть его лицо, и оно, словно нарочно, до такой степени замазано грязью, что осмотр ничего положительного не дает.

— Ну, товарищ, мне надо на работу, и так запоздал. Прощай.

Калека что-то промычал в ответ голосом, совершенно незнакомым и непохожим на тот, который показался таким знакомым Еременко.

Однако, он не пошел на дежурство, первый раз в жизни нарушив дисциплину. Пройдя немного и свернув за угол, он остановился и стал ждать, куда пойдет нищий — слышанный им голос не давал ему покоя.