Луи Буссенар - Десять тысяч лет в ледяной глыбе

Затем после долгой паузы ученый прибавил:

— Скажите, Большой-Пожилой-Господин, дозволено ли мне будет ознакомиться со всеми вашими работами, касающимися Марса?

— Да, когда вы только пожелаете. Если это доставит вам удовольствие, ознакомьтесь со всеми ближайшими к нам планетами, изучите их с помощью увеличительных астрономических приборов, в которых многократность увеличения превосходит все ваши ожидания. И, прежде чем вы с головой уйдете в астрономию, я обещаю, что вы проведете интереснейшую ночь.

Горечь и разочарования. — Человечество оказалось не у дел. — Господин Синтез констатирует, что не все происходит наилучшим образом в современном обветшалом мире. — Сквозь пространство. — Поучительная беседа в верхних слоях атмосферы. — Еще о конституции церебральных. — Армии прошлого. — Лига патриотов. — Восточный Китай. — На месте атолла. — Обломки Великого Дела. — Могила господина Синтеза.

Прошло всего двадцать четыре часа с момента воскрешения господина Синтеза, а лихорадочное возбуждение первых мгновений уже сменилось тоской и унынием.

Вернувшись к жизни, сохранив ясный ум, ему удалось благодаря необыкновенному таланту приспособиться к новому и с помощью церебралов сделать достаточно полный обзор земной жизни в сто девятнадцатом веке и испытать при этом горечь и разочарование.

Прежние взгляды на цивилизацию оказались диаметрально противоположными тому, что преподнесла действительность в фарфоровом доме.

Разочарование постигло его потому, что человек такого масштаба не может мириться со своими ошибками. Однако получилось так, что ни одна из крупных проблем, когда-то поставленных им, не была затронута. Да к тому же речь шла вовсе не о тех задачах, разрешение которых, на его взгляд, требовало бездны времени, тем не менее и они остались нерешенными, поскольку противоречили направлению, принятому его нынешними современниками.

К тому же он, как ни странно, нашел человечество достаточно обветшалым: оно с первого взгляда, и, должно быть, не без оснований, показалось ему охваченным как бы неким застоем.

«Люди, засыпающие на охлаждающейся планете, — думал он, — не вводят больше никаких новшеств, а довольствуются лишь выпячиванием области интеллектуального знания, апробированной еще их пращурами». Земля, чье жизненное пространство сужено и которую населяет теперь лишь одна-единственная китайская раса, казалась ему замкнутой, словно отгороженной непроницаемой стеной, за которую не могли пробиться никакие новые мысли, обычаи, нравы, ничьи чаяния, будоражащие людей по ту сторону стены. Унификация[144] расы — не в ней ли заключалась единственная причина застоя в том смысле, что человечество благодаря своей однородности прекратило трудную борьбу за жизнь, борьбу, в которой выявлялись нужды и инстинкты, нарождались гении, превалировали те или иные желания? Человечество осталось не у дел…

С другой стороны, его уже ставшее привычным восхищение увиденным получило тяжелый удар во время посещения музея доисторических времен.

Нагромождение собранных там несообразностей, изученных и прокомментированных со свойственным придуркам или невеждам апломбом, все эти абсурдные попытки воссоздания прошлого внушили ученому естественное предубеждение против всех чудес, которые предстояло вскоре увидеть.

Система межпланетных сигналов, сделанная пусть и с инженерной выдумкой, оказалась странным образом устаревшей, истинно китайской, учитывая огромное количество обслуживающих ее людей.

Насколько больше пришлось бы по душе этому смельчаку, не отступавшему ни перед чем, если бы такая оригинальная и грандиозная операция проводилась при помощи астрального[145] магнетизма, электричества или силы притяжения.

В течение многих часов он листал архивы Обсерватории, припадал к окуляру громадного телескопа и в который раз убеждался, что сигналы действительно поступают с Марса.

Так как соотечественники Большого-Пожилого-Господина вложили в расшифровку посланных сигналов столько же смекалки, сколько и в определение назначения старинных предметов, история Марса должна была предстать перед землянами в таком же неудобоваримом виде.

В то же время эти существа, отлитые в одинаковых опоках, эти большеголовые тишайшие эрудиты обладали привилегией, делавшей их действительно высшими творениями природы по сравнению с людьми поры господина Синтеза. Вот откуда горечь, которую он не мог превозмочь, — собственная телесная немощь становится все нестерпимей, ставя его передвижение в зависимость от чужой воли.

Подумать только — существа, наделенные таким чудесным даром, таким мощным биополем[146], так бессмысленно транжирили себя.

А ведь каких вершин они бы достигли, найдя применение силам природы, изобретя умные машины, заставив их служить себе. Вместо того чтобы заставлять сотни тысяч человек вертеть туда-сюда белые и черные тряпки, довольно было бы и тысячи рабочих, снабженных несколькими километрами железной проволоки да нехитрой аппаратурой, которую применяли еще в девятнадцатом веке для складирования газетных листов!

Они что, не слыхали о высоковольтных электропередачах?

Ученый все более и более чувствовал себя Человеком Допотопным, он сопоставлял прошлое и настоящее, и не всегда сравнение выходило в пользу последнего.

Ах, если бы только не левитация, не эта замечательнейшая штука!

Кем стали бы эти кудесники-церебралы, если подобно их доисторическим предкам, оказывались бы привязаны к земле и лишены своей несравненной психической силы?!

Однако господин Синтез не бурчал и не сетовал, а ради продолжения кругосветного путешествия решил держать упреки при себе — ведь ему предстояло и дальше зависеть от воли хозяев, в распоряжении коих он находился теперь постоянно и которые мчали его на головокружительной высоте.

Не так уж и досаждала ему невозможность ни на секунду уединиться, посмотреть что-либо самостоятельно, одобрить или раскритиковать увиденное.

Разве же не справедливо, Бог мой, удовлетворить его вполне естественную любознательность! А то как бы он, только слегка пресытясь открывшейся ему новой действительностью и досадуя на свою неполноценность, не возжелал бы снова обрести покой и забвение в своей тысячелетней ледяной глыбе…

…Тут Тай Ляое сладчайшим голосом, чья приторность уже начинала раздражать, объявил, что пора в путь-дорогу. Группа летунов, появлявшаяся всегда вовремя, как появляется хор в античной трагедии всякий раз, когда надо подать реплику, выслушать признание, прославить героя или проклясть злодея, немедленно сообщила о готовности возобновить коллективные усилия и перенести Сьен-Шунга в любой, даже самый отдаленный район.