Леонид Млечин - Мир приключений 1985. Сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов

— Не бойся! Ты везешь Цезаря и его счастье!

Цезарь верил в свою звезду: он твердо знал, что не может погибнуть, не свершив того, что ему предназначено свыше. Таков смысл этой знаменитой притчи.

Так вот, оказывается, Шлиман верил в свою звезду так же истово и страстно, как Цезарь — в свою.

Такое сравнение, быть может, кое-кому покажется неправомерным. Как бы ни был велик подвиг жизни Шлимана, разве может он сравниться с великими подвигами легендарного героя древности, слава о котором живет уже две тысячи лет?

Но если вдуматься, победа Генриха Шлимана стоит всех побед Цезаря. В каком-то смысле она даже превосходит их. Цезарь огнем и мечом создал могучую военную империю. Но где она теперь? Что от нее осталось? А Шлиман открыл целую культуру, целую эпоху в истории человечества. «Империя» Шлимана, в отличие от империи Цезаря, не только не распалась и не погибла, она все растет, пополняется все новыми и новыми открытиями и научными завоеваниями.

Самое поразительное в жизни Шлимана — не то, что он сохранил верность своей детской мечте. В конце концов, мало ли было на свете фанатиков, одержимых идеей, неуклонно идущих к намеченной цели и так или иначе достигающих ее. Главное все-таки в том — какова эта цель?

Когда 4 января 1891 года Генрих Шлиман лежал в гробу, в зале его афинского дома, чтобы отдать ему последний долг, собрался весь цвет тогдашнего общества: коронованные особы, придворные, министры, дипломатический корпус, представители академий и университетов Европы, членом которых и почетным доктором он был избран. Было произнесено много речей. Каждый из ораторов не преминул заметить, что считает умершего своим соотечественником. (Повторилась история с Гомером, о котором «спорили семь городов».) Немцы претендовали на Шлимана как на земляка, в особенности Берлин, как на своего почетного гражданина. Англичане — как на доктора Оксфорда и члена знаменитейших английских ученых обществ. Американцы говорили, что он был человеком, ярче всего воплотившим в себе «подлинный дух американских пионеров».

Но для самого Шлимана, будь он жив, выше всех этих громогласных признаний его великих заслуг, надо думать, оказался бы тот простой и скромный факт, что у изголовья его смертного ложа, возвышаясь над ним, стоял бюст Гомера.

Что ни говори, а самое поразительное в жизни Шлимана все-таки то, что первая модель вселенной, созданная его детским воображением, оказалась истинной.

Конечно, Троя, которую он откопал (если это вообще была Троя), была совсем не похожа на тот горящий город с толстыми крепостными стенами и высокой четырехугольной башней, который открылся ему, восьмилетнему мальчугану, на детской картинке в книге доктора Еррера.

Но какое это имеет значение!

Вот Марина Цветаева вспоминает о том, как впервые в жизни открылась ей волшебная музыка пушкинских строк: «Сквозь волнистые туманы пробирается луна, на печальные поляны льет печально свет она…»

Послушаем ее рассказ, он имеет самое прямое отношение к нашей теме:

«О, господи, как печально, как дважды печально, как безысходно, безнадежно печально, как навсегда припечатано — печалью, точно Пушкин этим повторением «печаль» луною как печатью к поляне припечатал. Когда же я доходила до: «Что-то слышится родное в вольных песнях ямщика», то сразу попадала в:

И эти очи голубые — опять были луною, точно луна на этот раз в два глаза взглянула, и одновременно я знала, что они под черными бровями у девицы-души…

Читатель! Я знаю, что «Вы очи, очи голубые» — не Пушкин, а песня, а может быть, и романс, но тогда я этого не знала и сейчас внутри себя, где все — еще все, этого не знаю, потому что «разрывая сердце мне» и «сердечная тоска», молодая бесовка и девица-душа, дорога и дорога, разлука и разлука, любовь и любовь — одно. Все это называется Россия и мое младенчество, и если вы меня взрежете, вы, кроме бесов, мчащихся тучами, и туч, мчащихся бесами, обнаружите во мне еще и те голубых два глаза. Вошли в состав…»

Вот так же и Шлиман знал, конечно, что картинка из книги Еррера, изображающая Трою, — всего лишь неуклюжая иллюстрация какого-то посредственного художника, да и не к Гомеру даже, а к Вергилиевой «Энеиде». Но и он мог бы сказать о себе точь-в-точь как Цветаева:

— Если вы меня взрежете, то кроме вечно звучащих в моих ушах гомеровских гекзаметров, кроме вечно живущей в моей душе уверенности, что Одиссей, и Патрокл, и Ахилл, и Гектор, и Андромаха, и слепой старец Гомер действительно жили на свете, — кроме всего этого, вы еще обнаружите во мне и эти толстые крепостные стены, охваченные огнем, и бегущего к воротам воина, несущего на плечах старца и влекущего за руку маленького сына. Да, вы обнаружите там, во мне, внутри меня, эту давнюю неуклюжую картинку из моего детства. Вошла в состав.

Хьюман релейшенз (англ.) — отношения между людьми.

Бодхисатва — в буддийской мифологии существо, стремящееся к просветлению.

Махалангур-Гимал — дословно — Горы снежного человека.

Друк Юл — королевство Драконов грома (Бутан).

Кипо ре? — Красиво? (тибет.)

Даркшед — буквально: жестокий палач. Так называется класс устрашающих божеств — охранителей веры и соответственно священное место в горах.

Цзамба — поджаренная ячменная мука.

Ваджра — ритуальный скипетр в виде пучка молний; по-тибетски — дорже.

Юдам (йидем) (тибетск.) — божественные посредники между наставником и практикующим медитацию.

Чортэнь — культовое сооружение.

Гомпа — ламаистский монастырь.

Лэм — дорога. (тибет.)

Майтрея — в буддийской мифологии бодхисатва и будда грядущего мирового порядка.

Чампа (тибет.) — любимый.

Ролланг — распространенное верование об оживлении трупов.