C Нариманов - Белый якорь

Дрессированный секретарь все понял.

Опять бесшумное скольжение по ковру… И лощеная фигура секретаря предстала перед Хвалынским.

— Вам отказано в приеме…

С генерала Хвалынского слетела вся спесь, он понял, что песенка его была фальшиво пропета, он растерянно протянул руку секретарю…

Секретарь этой руки не заметил…

Нетвердой походкой, словно пьяный, вышел Хвалынский из особняка военного министра.

Что теперь оставалось делать этому бывшему генералу, привыкшему придираться к каждому случаю, чтобы топить горе и радость в вине?

Теперь случай этот представился. Огорчение было слишком великое. Он завернул в бар. Занял отдельный столик и жадно набросился на трипль–коктейль…

От бухты Босфора потянуло вечерней прохладой…

На тонких минаретах муллы и муэдзины запели свою вечернюю хвалу Аллаху…

Турецкий город погружался понемногу в темноту, а главная улица Перу открывала свою ночную жизнь…

Засверкали разноцветные огни кафе и ресторанов…

Бары выбросили свои зеленые фонари с лучистыми прожекторами.

По широким панелям сновала нарядная толпа жаждущих веселья и ночных приключений европейцев, всегда и везде создающих свою жизнь веселого лупанара, куда бы их не забросила судьба.

А в это время в гостинице Таня Винокурова спешно укладывала в ручной саквояж пачки турецких лир, добытых из под тюфяка генеральской кровати.

Накинула на себя довольно хорошее демисезонное пальто, опустила густую вуаль на лицо, вышла по черному ходу на улицу, села в ближайший автомобиль и приказала скорее ехать за город.

Машина взяла направление в лагеря пленных солдат.

Быстро миновали город и въехали в предместье.

Вдали показались распланированные как улей квадраты — это были бараки интернированных солдат.

Лагерь из себя представлял квадрат правильно распланированных бараков, охраняемых цветными войсками — гурками.

По физическому типу в гурке отличительные черты монгольской расы: низкий рост, мускулистое телосложение, смуглая кожа, прямые волосы, лицо с выдающимися скулами, но узким и прямым носом.

В момент приезда Тани интернированные русские были выведены на вечернюю прогулку, совершая таковую в проходах между бараками.

Все гуляющие были окружены вооруженными гурками, которые весьма грубо подталкивали отстающих пленных, ибо все пленные обязаны были гулять гуськом…

Среди гуляющих был и Дроздов.

Вскоре прогулка кончилась и всю эту массу стали загонять в бараки.

Барак представлял из себя одну длинную комнату шагов 8–10 в ширину и 45–50 в длину, разделенную проволокой на 3 равные части. Никакой мебели или приспособлений для сидения не было.

Арестованных направляли в среднюю часть барака, а в других частях, отделенных от арестованных колючей проволокой и примыкающих к выходным дверям, был поставлен караул вооруженных гурок — от 30 — до 40 человек.

После того, как все арестованные располагались на полу, входил адъютант командующего британскими войсками и начиналась перекличка и проверка «живого инвентаря».

В этом же бараке, за отдельной перегородкой из колючей проволоки, сидел душевнобольной, проявляющий часто буйство.

Сидящие тут же остальные пленные в страхе жались друг к другу в дальнем углу тюрьмы–барака.

Дроздов заявил протест адъютанту:

— Этак мы все здесь с ума сойдем!

Адъютант не обратил никакого внимания на протест и приказал ближайшему гурку разносить кашу из бобов.

Военный врач–англичанин пришел в барак, подошел к колючей проволоке, за которой сидел больной, дал приказ связать его и свалить на пол.

Это было исполнено «гурками».

После этого он «храбро» вошел в отделение и собственноручно стал наносить больному удары хлыстом.

Европейская «цивилизация» была на всех парах! Обессиленный больной стих и, весь дрожа, жалобно куксился.

На территорию бараков въехал автомобиль.

А в нем Таня Винокурова.

Она слезла с автомобиля у штаб–квартиры командующего, поднялась наверх по лестнице и попросила о себе доложить.

Адъютант доложил начальнику штаба:

— Русская балерина Винокурова.

Начальник штаба кивнул головой и Таню впустили к нему.

— Я прошу выдать мне на поруки Василия Дроздова, находящегося в вашем распоряжении. Он мой жених. И мы должны повенчаться.

Командующий приказал привести Дроздова.

По телефону дали знать в барак и под охраной пяти вооруженных гурок Дроздов был доставлен в штаб–квартиру.

Командир бегло просмотрел список арестованных и прочел против фамилии Дроздова, под рубрикой — квалификация:

Инициатор бунта на пароходе.

Дроздова увели.

Командир наотрез отказался освободить Дроздова.

Просить разжиревшего начальника Таня считала ниже своего достоинства.

Она молча вышла из кабинета.

Быстро сбежала по лестнице. Села в автомомобиль и решила сейчас же ехать к военному министру.

Не успела она отъехать и нескольких метров, как ей перерезал путь какой–то человек, став поперек дороги.

Шофер остановил машину.

К Тане вплотную подошел незнакомец и в нем она не без труда узнала… санитара с каменным лицом, который их так ошеломил в лазаретной карете.

На этот раз лицо его приветливо улыбалось.

И он передал молча Тане письмо.

Пока она читала письмо, около санитара выросла фигура гурка, мирно разговаривающего с санитаром.

— Я на все согласна, — сказала Таня, — передайте этому солдату деньги. Не говорите со мной по–французски. Здесь иностранный шофер. Немедля отправляйтесь в барак. Я буду вас ждать на машине на повороте у опушки леса.

С этими словами она передала пачку лир санитару, этот — гурку. Гурк, в восторге от такого количества денег сделав почтительный поклон Тане — как стрела побежал к баракам…

— Товарищ, — сказала Таня, — эти деньги я даю вам. Это три четверти того, что я добыла у генерала Хвалынского. Мне эти деньги не нужны. Возвратите их тем, у кого они отняты. Постарайтесь на эти деньги улучшить положение несчастных… А может быть, с помощью их вы сумеете освободить не один десяток пленных.

Санитар молча пожал ей руку и коротко бросил:

— Все будет сделано. Ждите у опушки…

Он исчез в кустарнике.

Тем временем гурок подкрался к месту Дроздова, лег рядом с ним, снял с себя обмундирование и надел на себя лохмотья Дроздова.