Павел Автомонов - В Курляндском котле

…Он опомнился в Виндаее в тюремном госпитале. А через два дня его поволокли на допрос.

— Парашютист? — спросил гестаповец, показывая на автомат, взятый при Порфильеве.

— Что вы говорите? — переспросил Порфильев по-латышски, кося глаза и приставляя к уху ладонь.

— Глухой, что ли? — повысил тон допрашивающий. — Парашютист, спрашиваю? — заорал он и уставился глазами на лежавшего на носилках узника.

— Нет, что вы! Купил автомат в Латгалии. Перебрался в Курляндию от фронта и жил в лесу с теми тремя, которых ваши убили. На козок охотились. А парашют?.. Бог с ним!

Он не договорил и снова потерял сознание.

— Отнесите, — процедил сквозь зубы допрашивавший его гестаповец.

Прошел день, три, неделя. Снова допросы, снова тот же ответ. Обозленные гестаповцы избивали его, мучили. Он твердо продолжал стоять на своем.

Тюремное начальство и гестапо решило, что глуховатый старик-латыш помешан, что он не опасен.

Ему было разрешено участвовать в подвозке дров в тюрьму.

Вечерело. Машина шла возле леса по дороге Кулдыга — Вентспилс. Вдруг из кузова через задний борт мелькнул человек, грохнулся на снег, перевернулся и, вскочив, бросился к лесу.

Раздались выстрелы…

Беглец пополз. Вновь поднялся и побежал.

Он ушел.

Всю ночь и день Порфильев шел на юг вдоль шоссе.

С трудом выпутался из немецких учебных полигонов. На вторые сутки, уставший и голодный, он зашел на хутор под Пелчи, попросил хлеба.

Хозяин недружелюбно отнесся к пришедшему, но все же дал хлеба. Порфильев ел и все время поглядывал на дверь, в которой, казалось, вот-вот появится сынишка хозяина, посланный куда-то отцом.

Так и случилось. Явился мальчуган, а с ним взрослый с винтовкой.

— Твои документы! Я — полиция! — отрекомендовался тот.

— Пожалуйста. Сейчас, — ответил спокойно Порфильев, шаря в кармане.

— Сейчас.

Вдруг он, быстро взметнув руки, ударил полицейского в подбородок; тот не успел опомниться, как из рук его Порфильев выдернул винтовку, прыгнул к двери и щелкнул затвором.

— Руки вверх! — крикнул он. Ошеломленные тем, что произошло, полицейский и хозяин подняли руки.

Порфильев ушел. Он долго блуждал в лесу, голодный, не имея возможности согреться. Наконец, он добрался к дому Казимира Малого. Там Порфильева приютили на чердаке до прихода сына…

— Неужели и ты, Алексей, и ты, Виктор, не верите мне? — спросил Порфильев, рассказав мне и Агееву о том, что с ним было. — Вы представляете, как можно жить человеку, когда он ни в чем не виноват и когда ему не верят товарищи? Неужели я должен жалеть о том, что остался жив?

— Успокойся, Петро, — взволнованный рассказом Порфильева, сказал Агеев. — Все обойдется, дай только срок. То, что произошло с тобой, — это небывалый случай.

— Да. Я знаю это. Но как мне доказать?

— Ты отдохни, оправься немного, а потом делом докажешь. Из отряда тебя не гонят. А с Сашком мы поговорим.

После этого разговора Порфильев немного успокоился.

С каждым днем все больше черных пятен появлялось на полях, веселее журчали ручьи. Шла весна. К половине марта мы перебрались со своим отрядом в прежний район, где нам были знакомы все тропы, где лес казался родным и близким, как хорошо обжитый дом.

Мы снова в «Красной стреле».

Два парашюта и медикаменты передали лазарету. Наши раненые оправились, они встречали нас радостно, жали руки.

«Красная стрела» за последнее время провела несколько боев. Количество раненых, считая с нашими, возросло почти вдвое. Пожалуй, ничего более сложного не было в жизни партизан в «курляндском мешке», как лечить раненых.

Была в отряде одна нехорошая новость. Во взводе разведки служил немецкий летчик, дезертировавший осенью. Служил партизанам неплохо, но в самые тяжелые дни он убежал. Ходили слухи, что Христиан — так звали его — взялся вести на «Красную стрелу» экспедицию, чтобы покончить с партизанами, пока не сошел снег.

К 6 марта еще несколько групп парашютистов и партизан, гонимые «прочесчиками», присоединились к отряду. Час боя между крупной карательной экспедицией гитлеровцев и группами парашютистов и партизанами «Красной стрелы» приближался.

Седьмого марта в десять часов утра наша разведка вступила в перестрелку с отрядом фашистов.

С севера донесли, что оттуда движутся основные силы:. полк солдат. Они намерены выгнать нас из лесу на лед реки и там уничтожить пулеметным огнем. Задумано неплохо. «Прочесчиков» вел Христиан.

Командовать обороной совещание поручило Капустину. Зубровин и командир только что присоединившейся к отряду парашютной группы возглавили фланги.

Одиннадцать часов. Ударили пулеметы.

Послышался голос Капустина:

— Хлопцы! Ни шагу назад! Пусть фашисты еще раз сядут в крапиву!

— Ни шагу назад! — передавалось по цепи на русском и латышском языках.

…Четвертый час идет бой.

Враги подкатили минометы, бьют противотанковыми фаустпатронами. Вздрагивают ветви столетних сосен, вздымаются от взрывов комья земли, перемешанной со снегом.

Еще проходит час… Стоит оборона…

Снова оживление в стане враге. Снова крики «прочесчиков», получивших еще две роты подкрепления. Они спешат закончить свое грязное дело до темна.

В пятый раз они идут в атаку, намереваясь во что бы то ни стало смести нас на лед под огонь пулеметов, что были установлены на южном берегу.

На правом фланге, где находились парашютисты, смолкли два пулемета. Сюда бросилась группа гитлеровцев. Навстречу им побежал Петр Порфильев. Два фашиста уже схватились руками за наш пулемет. Но Порфильев в упор расстрелял врагов из автомата. Трудно было предполагать, что в слабом, истощенном в тюрьме теле Петра Порфильева было еще столько подвижности и энергии. Но этой энергии хватило только расправиться с фашистами, пытавшимися утащить наш пулемет. Когда к Порфильеву подбежали новые пулеметчики, посланные Зубровиным, Петр лежал среди трупов, потеряв сознание. Его бережно отнесли к штабу, где Нюра, Клава и радистка Зина Якушина хлопотали около раненых.

Спускались сумерки.

— Сейчас дрогнет враг, хлопцы! Надо не зевать. Понатужимся и выбросим его левое крыло на лед. Поняли? — разъяснил Капустин.

— Поняли, Сашок!

— Сигнал ракетой. Следите, — предупреждал Капустин, он обратился ко мне и Володе-Кондратьеву — Вы радисты, теперь нечего вам лезть на рожон! Фашисты бой уже проиграли. Пойдемте!..

Мы пересекли просеку, направляясь к штабу. На другой стороне реки, шагах в двухстах от нас; грелся, ударяя ногами сапог о сапог и засунув руки в рукава шинели, гитлеровец с опущенной на уши пилоткой.