Николай Романов - Встреча с границей

Но и его притянула одна из соседнего села Спаса. Притянула, а замуж вышла за другого.

Одним словом, точно никто не знал, когда и по какой причине случилась у Федора первая поломка и куда подевались те самые люди, что возводили его на пьедестал почета.

И вот когда от славы тракториста Федора Корнилова осталась одна шелуха, когда выперли его из МТС, он снова появился в нашем колхозе «Рассвет».

Односельчане посочувствовали: с кем не бывает! Все-таки свой, володятинский. И домишко тут, и усадьба. Да и руки золотые. Не приветь — другие переманят. О том, что было в МТС, не многие знают, а газеты с его портретами по всем колхозам разошлись.

Первые две-три недели прошли благополучно. С Федором можно было стоять почти рядом без риска опьянеть от его винного перегара. Он целыми днями колдовал над старым, насквозь проржавевшим колхозным трактором, который в свое время даже в МТС не взяли. Добился, пустил. Да еще из разных прицепов смастерил нечто вроде тракторного поезда. И совсем покорил односельчан.

Наступил покос. Дни стояли погожие. Колхозники сушили сено и радовались: богат нынче травостой, хватит и для общественного стада, и для личной живности. Оставалось, правда, самое трудное: свезти сено к скотным дворам и сложить в стога. К заливным лугам ни на автомашине, ни на лошади не подъехать. Взять можно только трактором. И до зимы оставлять нельзя. При дождливой осени половина сена уходит под воду, потом вмерзает в толщу льда, пропадает. Вот где пригодится Федорова упряжка!

Но когда на скошенных лугах должен был появиться тракторный поезд, Федор Корнилов запил горькую. Четыре дня его вообще не могли найти. Пятый день отпаивали огуречным рассолом, от которого он почему-то тоже пьянел. А на шестой день на землю обрушился дождь и лил три недели подряд.

Сено почернело, задымилось, начало преть. От него несло одуряющим запахом гнили.

Тут уж не только взрослые, но и мы, мальчишки, обиделись на тракториста. Мы не разбирались в тонкостях запоя — горький он или сладкий. На наш взгляд, Федор, кроме горького, вообще ничего не пил. Мы жалели душисто-зеленое сено, в которое было вложено столько нашего труда.

Кто из мальчишек в сенокосную пору не хочет потягаться со взрослыми! Встать в один ряд, взять такой же широкий захват и, до изнеможения размахивая косой, рваться вперед и вперед, чтобы опытные косари «пятки не подрезали». А как легко, как широко дышится оттого, что и у тебя, как у взрослых, сочная, отяжелевшая от росы трава послушно ложится в тугие валки, что и у тебя так же весело пожужживает тонко отбитая коса: вжик, вжик, вжик! А когда оглянешься назад, уже не увидишь привычного луга, точно по нему прошла гигантская швейная машина и наложила на зеленое покрывало темные рубцы швов.

Но вот солнце осушало росу, взрослые косари шли отдыхать, а навстречу им разноголосыми стаями двигались празднично разодетые девчата с высоко поднятыми граблями на плечах. И мы, забыв про усталость, вместе с ними переворачивали усыхающие валки, копнили сено, а потом с гиком и визгом терзали эти же копны. А вечером, изнеможенные, но счастливые, зарывались в сено с головой и блаженно засыпали.

Да, кто хоть раз подержал в руках косу, полежал вечером на только что высушенной траве — тот на всю жизнь запомнит пряный и ни с чем не сравнимый аромат свежего сена...

Мы придумывали достойную кару Федору Корнилову. Ночью подошли к его избе, где, уткнувшись в самую завалинку, торчал трактор.

— Давайте угоним куда-нибудь трактор. Пусть поищет, — предложил Петька Стручок.

— Один думал? — фыркнул Лягушонок. — Это ж тебе не детский велосипед. Надо уметь управлять.

— Я заводить умею, — не унимался Петька, — а ручка вон болтается.

— А шуму сколько будет? Все село разбудим, — подал реплику Лука Челадан.

Нет, предложение Стручкова не годилось. Помолчали.

— Придумал! — вновь оживился Петька. — Надо сиденье вымазать маслом, и пусть он в него плюхнется.

— Сам ты плюхнулся, — пробасил Лука Челадан. — У него комбинезон так промаслен, никакая другая смазка не пристанет.

— Ребята, идея! — обрадовался я собственной неожиданной мысли.

Идея моя была принята единодушно...

Петька Стручок долго возился с тракторным тросом. Заходил с разных сторон, с ног до головы вымазался мазутом, заплевал от злости всю рабочую площадку, но трос раскрутить не-смог.

— Уйди! — Его отодвинул Лука Челадан и неторопливо взялся за дело. Он отыскал какую-то металлическую чеку, ловко выдернул ее, и свободный конец троса, звякнув, упал на землю.

Лука все делал основательно, но очень медленно. Нам казалось, что, пока он раскручивал трос, обвязывал им выступивший конец бревна у нижнего венца избы тракториста, можно было сотворить Землю и даже ее спутник, Луну. Но когда Лука поднялся, с силой подергал за трос, все одобрили: сработано на совесть! Мы уже представляли, как Федор, с пьяных глаз не обратив внимания на трос, заведет трактор и будет буксовать на одном месте, пока не зароется в землю.

На другой день еще до рассвета мы заняли наблюдательные пункты перед избой тракториста. Ждать пришлось долго. Наконец стукнула калитка, появился Федор — опухший, взлохмаченный и неуклюжий, как медведь. Он завел трактор, прогрел мотор и включил скорость. Мотор отчаянно завыл, трактор тяжело двинулся с места, что-то заскрипело, затрещало, сорвавшийся трос со свистом рассек воздух и упал на землю впереди радиатора. Федор оглянулся назад и опешил. Даже заплывшими глазами можно было рассмотреть, что угол дома сдвинулся с места...

С того времени много воды утекло.

Взялся за ум тракторист Федор Корнилов. Славу свою еще не вернул, но был уже на пути к ней.

Лука Челадан прослыл ортодоксом. Никто скучнее его не делал докладов на комсомольских собраниях. Зато в работе был неутомим. Сейчас он возглавлял нашу молодежную бригаду.

Ванюха Лягутин еще с пятого класса, как говорил Лука, «присосался» к приключенческой литературе. Он мог читать в любых условиях: при лунном свете, на ходу, верхом на лошади. Окончил он школу отлично. Хотел поступать в летное военное училище, но у него обнаружили небольшую близорукость. Ванюха жил на земле, но где были его мечты — угадать невозможно.

Только Петька, казалось, не менялся, если не считать, что к кличке Стручок прибавилась вторая — Каланча. Из школы он выехал на тройках. Куда податься дальше — не знал. Поэтому, как говорилось выше, бил баклуши.

Вот уже снова появился и Павел Александрович Корнилов. Ежели кто думает, что к такому событию мы могли отнестись равнодушно, тот плохо знает, сколь велико любопытство нашего брата к знатным землякам. Никакие знаменитости, исключая, конечно, Юрия Гагарина, не захватывали так наше воображение, как свои, володятинские. Если не считать тракториста Федора Корнилова, из села вышли два известных артиста, заслуженный врач республики и трое кадровых военных: моряк — капитан первого ранга, артиллерист — подполковник в отставке и Павел Корнилов. Последний был овеян таинственностью хотя бы потому, что всю жизнь служил где-то у черта на куличках и редко показывался на родине.