Йен Лоуренс - Грабители

Прогремел пушечный выстрел, затем второй. Они отозвались под мостом и в долине.

Судно в бухте.

Через несколько мгновений послышался стук копыт. Казалось, всадники пустились вскачь, как участники гонки. Сначала один, затем сразу много проскакало через мост. За ними потянулись телеги, тарахтя железными ободьями колес по гравию. Потом пошли люди с топорами и баграми, с собаками, которые могли меня вынюхать, как водяную крысу.

Я оказался в ловушке на берегу, не в состоянии переправиться. Здесь было слишком глубокое и бурное течение для перехода вброд. Идти вверх по одному берегу, затем возвращаться вниз по другому — нужно много времени. Единственная надежда — ялик.

Я рванул брезент. Ялик был старым, гвозди проржавели. Ласточки устроили гнезда на носу. Весло было только одно, а веревка, обвязанная вокруг большого камня, настолько прогнила, что ее оказалось легче разорвать, чем отвязать. Я сунул брезент внутрь и качнул лодку.

Ялик соскользнул легко, грохот дна по камням не был слышен с моста. Перевалившись через транец кормы, я плюхнулся в лужу на дне. Протекал ялик, как ржавый таз. Вода поступала из всех швов, но я накрылся брезентом и вцепился в весло, когда меня вынесло из-под моста.

Если кто меня и заметил, то никому не было дела до вертящегося в потоке воды ялика. Его скоро развернуло кормой вперед. Воду захлестывало через борт. Не ослабевал и дождь. Я отбросил брезент.

Мост остался далеко позади — черная масса, омываемая дождем. Наверху торчал кто-то с фонарем. Весло мне ничего не давало, лодку вертело на месте, от волны старое дерево громко хрустело.

Поток преобладал над ветром. Меня уже пронесло мимо первых рядов деревенских построек. Пригоршнями я выбрасывал из лодки воду. Со стороны моря слышался рев бурунов и грохот громадных волн.

В деревне гасли огни. Меня пронесло мимо свечной лавки, вдоль зданий, по крышам которых я бегал от Обрубка. Лодку швырнуло, и я схватился за транец, обнаружив в нем вырез для кормового весла. Я обругал себя: другой на моем месте увидел бы его сразу.

Вставив весло, я налег на него, и ялик пополз вперед. Дождь свирепел все больше, приглаживая волны и заливая лодку. Наполненная водой, лодка еле двигалась, но вот она все же ткнулась в волнолом как раз у пивоварни и развернулась, скребясь бортом о камни.

Я хватался за камни, за пучки травы — все оставалось у меня в руках. Лодка подошла к сточному туннелю, из которого извергалась вода, густая от слизи. Я ухватился и влез в туннель навстречу потоку, держа в руке буксирный конец ялика.

Отца не было видно, я с ужасом подумал, что его уже здесь нет. Но тут я услышал его дыхание и сказал:

— Отец, я вернулся. И он ответил:

— Это ты? О Боже, это ты!

Вода проносилась через туннель. Она достала до полки, на которой лежал отец. Я привязал буксирный конец к звену цепи и в темноте выгрузил содержимое карманов на кирпичи.

— Прилив, — сказал отец. Он закашлялся. Ему было трудно даже говорить.— Прилив...

— Я знаю, — сказал я. — Он уже спадает.

Я открыл коробку и вынул кремень, обращаясь с ним так, будто он сделан из золота. Страшно было бы уронить его здесь и потерять в воде. Я ударил кремень. Икры полетели, как светлячки, затлел трут. Загорелась свеча и заполнила пространство желтым светом.

Отец лежал, как я его оставил. Он был страшно бледен, глаза опухли и даже слабый свет был невыносим для него. Штормовой прилив достал до плеч, сухими оставались лишь отдельные пятна ткани на груди и на коленях. Его нога...

Я не мог смотреть. Крысы возвращались.

Обернув зубило курткой, чтобы приглушить звук, я принялся за работу, колотя камнем по зубилу, пытаясь разрубить железные наручники. Он натянул их так, что кожа на руках начала отслаиваться, и каждый удар причинял ему боль. Я колотил, пока руки мои не онемели, потом поднял зубило и увидел жалкую маленькую царапину в металле. Я почти не продвинулся за слой ржавчины, покрывающий поверхность.

— Ну как? — спросил отец.

— Ну так, ничего себе, — соврал я.

Звуки ударов глухо отражались от стен камеры. Свеча мигала. Черный дым с запахом свечного сала клубился вокруг. От камня отлетел осколок и отскочил от стены. Каждый удар отдавался уколом в руке.

— Дай мне посмотреть, — сказал отец.

В металле была канавка, не глубже ширины полупенсовой монетки. Отец простонал:

— Бесполезно. Ничего не выйдет.

Я не ответил. Сжав зубы, я снова поднял камень. Отец вздрагивал, как будто при каждом ударе зубило проходило сквозь него. От камня отскочил еще один осколок, через мгновение — еще один. Каменная пыль покрыла мои руки и забивала ноздри. Она превращалась в красную грязь на запястье отца. И это был лишь один наручник. Один из четырех.

Я сел к стене. Отец прав: ничего не выйдет.

Он повернул лицо ко мне, и я увидел в его глазах слезы.

— Ты пытался, — пробормотал он. — Ты сделал все, что мог. — Мне приходилось напрягать слух, чтобы услышать его. — Оставь меня.

— Нет! — Я снова схватил камень и яростно набросился на наручник. Осколки от камня полетели, как хлопья снега. Наконец камень раскололся надвое, и мой кулак грохнулся о зубило. Звук, казалось, отозвался эхом в здании над нами.

Но это не было эхо. Кто-то наверху шел к нам.

Люк скрипнул и открылся. Пламя свечи вспыхнуло ярче, осветив уголки помещения. Затем люк откинулся полностью и свеча погасла.

Сверху послышалось:

— Джон, Джон, это я!

— Мэри, — сказал я с облегчением, почувствовав радость.

Я шарил в темноте, ища коробку. Слышно было, как она спускается в люк, шурша платьем.

— Зажги свечу, — сказала она. Я знал, что она рядом, но ее голос звучал как будто издалека.

— Пытаюсь.

Я ударил кремень, затлел трут. И когда свеча загорелась и я поднял глаза, я встретился взглядом с пастором Твидом.

Он был в своей черной сутане, но без шляпы, и голова его, похожая на выбеленный череп, как будто парила в воздухе.

Руки мои тряслись так, что пастору пришлось взять у меня свечу. И только теперь я увидел Мэри, появившуюся в отверстии люка. Придерживая промокшие волосы, она смотрела на нас.

— Мы принесли еще один напильник. И ломик.

— А дядя?

— Не знаю. — Она положила ломик на край люка. — Мы услышали выстрелы, и он сразу ускакал. Эли хорошо заснул, поэтому я...

— Она решила обратиться ко мне, — сказал пастор. Ломик не был ни длинным, ни тяжелым, но видно было, что ему трудно с ним управляться. Он даже запыхался. — Было бы лучше, если бы вы сделали это раньше. — Он упер ломик острым концом в пол и наклонил его ко мне. Я перехватил его. — «Глупый сын — несчастье для отца». Книга Притчей Соломоновых, глава девятнадцать. Похоже, что мы появились довольно поздно.