Лев Линьков - Большой горизонт

Двое суток боролся «Вихрь» с волнами, ветром и битыми льдами, поневоле отходя к югу. Когда же шторм утих наконец, обледенелый сторожевик не смог пробиться к бухточке: путь преграждали торосы.

— Веселей, чем у бабушки на свадьбе! — ус­мехнулся Доронин, оттирая щеки и уши.

Наступал ранний январский вечер, а шторм и не думал утихать. Не надейся, что «Вихрь» вер­нется сегодня за «Хризантемой».

Бухточка скорее походила на ловушку ставного невода, чем на спасительную гавань. От океана ее отделяла невысокая каменистая гряда, шири­ной метров в семь, не больше. Ударяясь о гряду, огромные волны перехлестывали через нее и ока­тывали притулившуюся шхуну холодным, тяже­лым ливнем.

Выбивая на обледенелой палубе чечетку и от­чаянно размахивая руками, Алексей никак не мог согреться.

Дверь носового кубрика сотрясалась от беспре­рывных ударов. «Ловцы» вопили, что они замер­зают, что они голодны, требовали затопить печку и дать им горячий ужин. Из всех голосов выделялся пронзительный фальцет шкипера.

— Образованный господин, — кивнул Доро­нин на дверь: шкипер выкрикивал ругательства и на японском, и на английском, и на русском языках. Вперемежку с бранью он требовал, про­тестовал и взывал к гуманным чувствам погра­ничников.

— Две недели в нервном санатории, и снидо[5] будет здоров,— пробормотал сквозь зубы Алек­сей.

— Плюс два года за решеткой, без права пере­дачи,— уточнил Доронин.

Однако шутки шутками, а нужно было что-то предпринимать. Приказав Алексею встать с авто­матом на изготовку у двери в кубрик, Доронин притащил из камбуза корзину угля и, вежливо предупредив японцев, чтобы они не шумели зря, передал им уголь и коробок с двумя спичками. Когда в железной печке затрещал огонь, Доро­нин потребовал коробок обратно: «Со спичками баловать не положено».

Вскоре разгорелась и печка в камбузе, был разогрет бульон из кубиков и чай.

Бульонные кубики, галеты, шоколад говорили пограничникам не меньше, чем новенькое загра­ничное белье экипажа: обычно ловцы и матросы японских шхун питаются вонючей соленой трес­кой и прогорклой морской капустой.

— Усиленный рацион шпионского образца! — буркнул Доронин.

Они с Алексеем по очереди поужинали в кам­бузе.

В том же камбузе они будут и отогреваться по очереди. Через каждые два часа. Так решил боц­ман. Правда, можно располагаться на отдых в кормовой кают-компании: два мягких кожа­ных кресла, все удобства. Но, во-первых, следует экономить уголек, а во-вторых — и это главное, — от камбуза ближе к кубрику с арестованными. Мало ли что может случиться.

Сняв гакабортный и бортовые фонари, Доро­нин дополна заправил их маслом, зажег и поста­вил на палубе, прикрыв с боков бухтами манильского троса. Из шкиперской кладовой были из­влечены запасные парусиновые плащи.

— Теперь нам сам «Егор-сними шапку» не страшен,— сказал боцман, первым заступая на ночную вахту.

— Какой Егор? — не понял Кирьянов.

— Так мой батя норд-ост кличет.

Ночь прошла спокойно, если не считать того, что волны окатывали и окатывали шхуну, и она обледенела, потеряв всю свою недавнюю красоту. Раз десять принимался падать сухой снег, и пограничники не успевали очищать от него фо­нари.

Зато с рассветом неприятности посыпались, как горох из худого мешка. Бухточку начало за­бивать обломками льда. Они с грохотом громоз­дились друг на друга, подпирали шхуну, и та за­метно накренилась на левый борт. Крепкий кор­пус потрескивал, в кормовом трюме обнаружи­лась течь. Если бы двигатель работал, можно было бы пустить в ход мотопомпу, но «если бы», как известно, в помощники не годится.

Кое-как законопатив трещину паклей и отка­чав воду ручной помпой, Доронин поспешил на стук и вопли арестованных к носовому кубрику.

— Роске, роске! — звал перепуганный шки­пер.— Летаем воздух! Бомба! Ба-бах! Будет взрыв!

— Тихо! — прикрикнул Доронин. — Говорить реже и точнее.

«О какой бомбе вопит снидо? Во время обыска на «Хризантеме» не было найдено ни одной бомбы...»

И тут Доронина осенила догадка. Это действи­тельно вроде бомбы! В трюмном отсеке, под фо­нарной и малярной кладовкой, хранятся банки с карбидом. Обычно рыбаки заправляют карби­дом плавучие фонари на ставных неводах «Ако-Мари». По ночам фонари обозначают линии не­вода, оберегая его таким образом от судов. Сое­динись карбид с водой — взрыв!

Что делать? Выбросить банки с карбидом за борт нельзя: они разобьются о торосы — опять-таки взрыв или пожар...

Вспотев от страха и тяжести, Доронин перета­щил все банки в штурманскую рубку. (Алексей в это время стоял на часах.) Теперь, даже если шхуна полузатонет и ляжет на грунт, вода не дойдет до карбида. Доронин измерил глубины по бортам шхуны и несколько успокоился: вода не покроет и палубы.

Ликвидировав «очаг возможной опасности» — так он назвал склад карбида,— боцман перелез через фальшборт на торосы и сфотографировал «Хризантему».

— Для отчета, — объяснил он Алексею.

С запада бухточку обступали отвесные скалы, со стороны же океана низкая каменистая гряда не могла препятствовать шторму творить все, что ему вздумается. Фока-рей, утяжеленный льдом и снегом, не выдержал порывов девятибалльного ветра, переломился и с треском и звоном поле­тел вниз. Раскачиваясь на смерзшихся вантах, он со всего размаха ударил Доронина в грудь, и тот свалился как подрубленный.

Алексей фактически остался один против три­надцати здоровенных озлобившихся парней. Правда, парни были заперты в кубрике, но ведь им нужно носить и уголь и пищу...

Через иллюминатор в тамбуре кубрика японцы видели, как был ранен боцман. Видели они, и как Алексей унес его в камбуз.

«Скоро ли кончится этот окаянный шторм? Скоро ли подойдет к острову «Вихрь»? Да и смо­жет ли он вытащить «Хризантему» из этой ледя­ной ловушки?..»

Вернувшись на пост к кубрику, Алексей услы­шал, что кто-то зовет его по имени. Что за чер­товщина? Уж не спит ли он, стоя на ногах?

— Алексея! Эй, Алексея, ходи сюда близико...

Вот в чем дело! Его зовет шкипер. Должно быть, он слышал, как они с Дорониным разгова­ривали.

— Что надо?

— Иди близико. Важное разговор. Обязательно.

Алексей подошел к двери кубрика, держа па­лец на спусковом крючке автомата.

— Важное разговор, — учтиво продолжал шки­пер. — Твоя холодно. Иесть саке, водка. Мало-­мало пей — холод нет.

— Черта с два! — усмехнулся Кирьянов.

— Плохо! Твоя хочет деньги?

— Что? — возмутился Алексей. — Молчать!

— Зачем молчать?.. — Шкипер заговорил то­ропливее. Положение их скверное: ледовый шторм будет продолжаться еще дней пять, если не все десять. Продуктов хватит только на два дня, угля — от силы на сутки. Они все умрут от голода или замерзнут. Замерзнет и раненый боц­ман Семен. Выход только один: Алексей должен выпустить из кубрика его, шкипера, и радиста. Они починят рацию и вызовут какое-нибудь судно. Если не придет судно, то они спустят две шлюпки и поплывут, куда им надо. В шлюпках есть баллоны с воздухом, и шторм им не стра­шен. Шкипер заплатит Алексею двадцать тысяч рублей. Деньги есть деньги. Лучше синица в ру­ках, чем журавль в небе...