Фредерик Неваль - Гробница Анубиса

— Изменить? Ты не должен ничего им доказывать! Ты признанный ученый, один из лучших специалистов в области подводной археологии! Никто из этих кретинов тебе и в подметки не годится!

— Но мне не хватает приличного цвета кожи и приличной религии, — заметил он все тем же ровным голосом.

— Морган! — послышался голос Мадлен из прихожей. — К телефону! Звонит месье Франсуа Ксавье!

Нахмурив брови, Этти обратил на меня вопросительный взгляд.

— Бывший коллега из Лувра, — пояснил я.

Он отвернулся, смущенный.

На пост в музее я тогда согласился только из-за предполагаемой смерти Этти, любое упоминание о том периоде неизменно выбивает его из колеи. Начиная с пятнадцатилетнего возраста мы с ним все делили пополам, и эти полтора года мучительной разлуки, которые он провел в Греции, в закрытой лечебнице — иначе не назовешь, — остаются у нас запретной темой. Табу, как говорится.

Выхожу в коридор, направляюсь в библиотеку, с комфортом располагаюсь у письменного стола в большом кресле, обитом коричневой кожей, беру трубку:

— Франсуа? Привет, как пожива… Что-что? Какая датировка? Ты о чем? Погоди, успокойся, я ничего не понимаю. Что случилось?

Мне слышно, как мой бывший коллега на том конце провода задыхается, словно охваченный ужасом.

— Морган… У меня беда. Я… Похищение египетских древностей, — бессвязно бормочет он, — ты об этом слышал?

— По радио, больше никак. Я только что из Дельф. Франсуа, что произошло?

Долгое молчание. Потом:

— Кража имела место почти что на выезде из аэропорта. Нападающие перекрыли дорогу транспортерам, и люди в капюшонах с прорезями для глаз, вооруженные, втащили на грузовик бронированный пикап, охрана была выведена из строя еще раньше, так что им никто не помешал. Не пролилось ни капли крови. Полиция утверждает, что такая операция не могла быть проведена без помощи кого-то из сотрудников музея. Без сообщника. Понимаешь?

— Само собой, но какое отношение это имеет к тебе? Допустим, ты хранитель египетских древностей, но это же не значит…

— Полицейские меня допрашивали больше пяти часов, Морган, — перебил он, не помня себя. — Они здесь. Они роются повсюду, ищут улики, они… — Тут он понизил голос, да так, что слышимость почти совсем пропала: — А если они обнаружат документы, позволяющие предположить, что я уже принимал участие в незаконной торговле музейными экспонатами?

Я остолбенел.

— Но в конце концов, ты же никогда… Франсуа… Ты никогда не делал таких вещей, не так ли?

— Естественно, нет! — взвился он, нервы у него явно не выдерживали. Но тут же зашептал снова: — Однако вспомни, мне ведь случалось подписывать разрешения на вынос из Лувра экспонатов, а теперь след этого, чего доброго, отыщется.

В голове все плыло, я так обалдел, что, хоть тресни, не мог сообразить, к чему он клонит.

— Что? Какие разрешения? — (Он, похоже, тщетно пытался успокоиться — я расслышал, как он долго, шумно затянулся своей сигаретой.) — Минуточку… Ты, часом, не… не о мече толкуешь?

— Да, Морган. О мече профессора Лешоссера. Том самом, на вынос которого я тебе подписал фальшивое разрешение. В описи он, само собой, не указан. — Тут у меня вырвалось слово из числа тех, что не для печати. — Если они до этого докопаются, я ничего не скажу, ты же знаешь. Даже имени твоего не упомяну, ни за что, но, черт возьми, Морган, я подыхаю от страха! Они собираются допросить бывшего директора. Если верить слухам, месье де Вильнёв тоже числится в черном списке у инспекторов, ведущих расследование. А после увольнения у него есть все причины, чтобы со мной расквитаться. В то время я и вправду не пожелал выступить в его защиту.

— О нет… Бред какой-то, — выдохнул я.

Вильнёв, бывший директор Лувра, был уволен со своего поста год назад после инспекции, проведенной счетной палатой. Если не считать Ксавье, меня и моего тогдашнего стажера Ганса Петера, этот паршивец был во всем музее единственным, кто знал о существовании пресловутого меча.

— Я только хотел тебя предупредить… а еще я подумал, что… В конце концов, твоего отца знает целый свет, верно? И адвокаты, и люди из министерства, так, мне кажется, ты бы мог с ним об этом поговорить. Если бы он меня немного поддержал, хоть пальцем бы шевельнул, я…

— Само собой! — перебил я, прежде чем успел вспомнить, что папа не подает о себе вестей. И, опомнившись, заключил с горечью: — Когда узнаем, где он.

— О чем ты говоришь? Узнаете, где — кто?

Я рассказал ему об исчезновении отца и наших страхах. И почувствовал, что он там, на другом конце провода, буквально раздавлен.

— Франсуа, держись, не дрейфь! Я найду способ выручить тебя.

— Морган, послушай… Что с ним сталось, с этим мечом?

Я не хотел говорить с Франсуа Ксавье об этом деле. Не желал рассказывать ему о скитаниях, связанных с этим мечом, о шантаже, которому подвергся из-за него, о невероятных открытиях, о смертях, ставших следствием всего этого. Но я не мог и заставить его вместо меня расплачиваться за услугу, которую он мне оказал.

— У меня его нет, — сказал я просто. — Но я его не продавал, будь покоен. Он… скажем так: он снова обрел хозяина.

— Так что же мне делать, Морган? — настаивал он в отчаянии. — Ты прекрасно знаешь, что я никогда не хотел причинить тебе хотя бы малейший вред, но не в тюрьму же мне теперь садиться или, того хуже, быть изгнанным из научной среды, остаться без работы, без средств, без…

Он замолчал. Мы оказались в тупике. Необходимо было связаться с Гелиосом, спонсором экспедиции, но я понятия не имел, как это сделать. Разве что через посредничество моей приятельницы Амины? В его офисе она сейчас ведает архивами. А может, через Ганса, которому этот Гелиос пожаловал стипендию на прохождение курса информатики и обучение в одном из самых престижных заведений Германии?

— Дай мне сутки сроку, Франсуа. Всего двадцать четыре часа, не больше. Если за это время полиция откопает твое «разрешение на вынос с территории» и я не найду выхода получше, возьму всю ответственность на себя. Представлю смягчающие обстоятельства. Какие именно, пока не придумал, но что-нибудь изобрету непременно. Сегодня суббота. До завтрашнего вечера, идет? Клянусь, что к этому времени я тебя без дальнейших проволочек извещу о положении дел. Мы тебя вытащим, Франсуа. Верь моему слову.

Чувствую, что его слегка отпустило.

— Стало быть, жду твоего звонка, — говорит он. — Смотри не наделай глупостей. Должен же найтись какой-нибудь способ отвести удар так, чтобы не слишком потрепать наше оперение — хоть твое, хоть мое.

— Мы это провернем, все получится, — заключаю я, надеясь, что моя притворная бодрость достаточно убедительна.