Густав Эмар - Морские цыгане

— Прости меня, — сказала она. — Ах, я так несчастна, что часто против своей воли не смею верить!

— Я не упрекаю тебя, сестра; я тебя слушаю.

— Ты сказал мне, что любишь этого дона Гусмана де Тудела.

— Как брата.

— Он хорош собой, не правда ли?

— Хорош и храбр, сестра.

— А-а! — сказала она с радостью.

— Да, он настоящий дворянин, это написано на его мужественном лице.

— Ты мне сказал, что надеешься увидеть его?

— Надеюсь, что да, но не знаю, когда и каким образом устроится это свидание.

— Разве вы не условились?

— Герцог наблюдал за нами ревнивым взглядом, так что я смог обменяться с Гусманом лишь несколькими неопределенными фразами, но мне кажется, что он понял их.

— Понимаешь ли ты, что поручение, данное ему, ужасно, что роль, которую он вынужден играть, гнусна!

— Понимаю, но он этого не думает, напротив, он убежден, что выполняет свой долг.

— Но все-таки, как тебе кажется, существует ли в действительности это мнимое родство?

— Что сказать тебе, сестра? Все это покрыто для меня непроницаемой тайной. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что фамилия Тудела находится в близком родстве с нами, но поскольку они никогда не жили при дворе, а всегда в своем имении, среди своих вассалов, мы с ними почти не общались. Я не помню, чтобы видел у отца хоть одного человека, носящего эту фамилию, стало быть, я не могу утверждать, происходит или нет Гусман от этой фамилии, тем более, что герцог Пеньяфлор, я должен в этом признаться, никогда не оказывал мне ни малейшего доверия и, зная о той глубокой дружбе, которую я всегда испытывал к тебе, всегда умышленно скрывал от меня даже самые незначительные свои поступки.

— Повсюду мрак! — прошептала донна Клара. — О, как несправедливо Небо! — вскричала она с отчаянием. — Почему оно позволяет добродетели изнемогать таким образом?

— Пути Господа неисповедимы для взглядов людских, сестра, — ответил дон Санчо с убеждением. — Может быть, когда ты обвиняешь Его милосердие и правосудие, Он готовит громкое оправдание и страшное мщение.

Донна Клара склонила свое бедное лицо, между тем как мрачная улыбка мелькнула на ее губах.

— Нет, — возразила она, — я не могу дольше ждать! Час настал, повторяю тебе, даже если бы мне пришлось изнемочь в борьбе, я буду действовать.

— Что же ты намерена делать?

— Разорвать раз и навсегда пелену перед моими глазами.

— Тебе это не удастся.

— Пусть будет то, что угодно Богу, брат, я решилась; кроме того, ты торжественно поклялся помогать мне во всем.

— Во всем, что будет зависеть от меня, сестра, ты можешь рассчитывать на это.

— Благодарю тебя, Санчо… Скажи, Гусман, вступив в ряды Береговых братьев, не сохранил, конечно, своего имени?

— Конечно, ведь если бы узнали, что он испанец, его сочли бы шпионом.

— Ты знаешь, какое имя он взял?

— Знаю, сестра.

— Какое?

— Марсиаль.

— Хорошо, этого мне достаточно; не беспокойся, Санчо, я скоро узнаю, действительно ли этот молодой человек — мой сын.

— Извини, что я спрашиваю, сестра, но каким образом собираешься ты удостовериться в этом?

Донна Клара презрительно улыбнулась.

— Сердце мне подскажет, мать никогда не обманется, когда она должна узнать своего сына.

— Но для этого тебе надо его увидеть.

— Я его увижу, и очень скоро.

— Не осмеливаюсь понимать тебя, сестра. Итак, ты хочешь…

— Да, — перебила она запальчиво, — я, как и он, хочу пристать к Береговым братьям, жить их жизнью, наблюдать за их поступками и, главное, видеть этого молодого человека, этого Марсиаля, но так, чтобы он не знал, кто я. Я заставлю его полюбить меня; ведь если, как я тайно убеждена, он мой сын, он невольно будет привлечен ко мне, и тогда…

— Но это же безумие, сестра! — вскричал маркиз в ужасе. — Ты ведь не серьезно это говоришь?

— Почему же, позволь тебя спросить, брат?

— Как же ты будешь жить с этими разбойниками, не имеющими ни веры, ни закона?

— У этих разбойников, не имеющих ни веры, ни закона, брат, больше чести, чем у тех, кто их презирает и преследует, как хищных зверей. Мне кажется, ты должен это знать лучше всех.

— Правда, сестра, лично я никогда не мог на них пожаловаться; напротив, они всегда вели себя со мной, как люди благородные, и поверь, я сохраняю к ним глубокую признательность.

— Если так, почему же ты предполагаешь, что они будут вести себя с женщиной не так, как с тобой?

— Я не то хотел сказать, ты не поняла меня.

— Объяснись же, — ответила она с легкой досадой.

— Разве ты забыла, что среди этих людей есть один человек, который запретил тебе являться перед ним?

— Если только я не возвращу ему его сына, это правда.

— Да!

— Я возвращу ему сына, брат. Поверь, мое сердце не обманывает меня.

Маркиз покачал головой и ничего не ответил. На несколько минут в комнате воцарилась молчание; наконец донна Клара прервала его:

— Я приняла решение, и никакая сила не заставит меня изменить его! Кроме того, — прибавила она печально, — не беспокойся, Санчо, он меня не узнает. Посмотри на меня внимательно; скажи, похожа ли эта несчастная, находящаяся перед тобой и разбитая несчастьем, согбенная под тяжестью незаслуженного стыда, на молодую женщину, которую ты знал двадцать лет тому назад? Нет, нет! Монбар, или граф де Бармон, называй его как хочешь, не узнает меня. Ах! Если он увидит меня, он пройдет мимо, и взгляд его не остановится на несчастной, черты которой, обезображенные горем, ничего не подскажут его воспоминаниям.

— Я не имею ни права, ни мужества удерживать тебя от этого мужественного шага, сестра, хотя не предвижу ничего хорошего для тебя. Мои искреннейшие сочувствия и поддержка будут сопутствовать тебе во всем; действуй, как считаешь нужным, и да поможет тебе Господь!

— Он будет со мной, брат, я надеюсь на это.

— Во всяком случае, — задумчиво продолжал он, — помни, что я — губернатор Эспаньолы и благодаря этому званию всегда смогу помочь тебе, если понадобится действительная помощь. Хоть эти негодяи наши смертельные враги, они, однако, часто вынуждены считаться с нами.

— Я знаю, как ты меня любишь, Санчо, и этого достаточно, чтобы я была уверена, что в любом случае могу на тебя положиться.

— О чем бы ты ни попросила меня, сестра, я сделаю это и днем и ночью; по первому твоему зову я явлюсь к тебе.

— Спасибо, — просто ответила Клара, протянув ему руку. Маркиз нежно пожал ее руку и грустно прошептал:

— Бедная сестра!

— Санчо, — продолжала она, — у меня есть тайное предчувствие, что мои горести подходят к концу и что скоро, — прибавила она с внезапной радостью, — я отыщу своего сына и прижму его к сердцу!