Олег Глушкин - ИСКАТЕЛЬ.1979.ВЫПУСК №6

Четыре мощных блока ассоциативной памяти превосходили по емкости и скоростям передачи информации даже цифронов. ПЕРВЫЙ обладал также замысловатыми нейронными подсистемами, так что, по-видимому, был способен к быстрому обучению и, следовательно, к эволюции. Разумеется, подобные гипотезы носили скорее эвристический характер, нежели научный. Ведь они смотрели на него, в конечном счете, со своей человеческой точки зрения, прикладывая к нему иллюзорную антропоморфную марку, тем более обманчивую, чем больше знакомых элементов распознавали в «пауке».

Фокс — как, пожалуй, и каждый из них — чувствовал, что такая аналогия, подгонка образа «паука» под известные кибернетические концепции, становится тем более хрупкой, чем сильнее стремились они представить себе поведение этого существа. Их не раз приводило в тупик примитивное (может быть, только с виду?) соединение простых конструктивных подсистем с тончайшими, буквально рафинированными электронными узлами, в работе которых участвовали и интереснейшие элементы молекулярной техники.

Приток энергии обеспечивался у ПЕРВОГО благодаря огромному зеркалу на спине, собиравшему энергию корпускулярного и электромагнитного излучения Проциона. Таким путем в течение дня подзаряжалась батарея его диковинных миниатюрных аккумуляторов, расположенная в задней части туловища.

Хитроумные органы пластического зрения, анализаторы физических параметров и химического состава среды, термоэлектрические датчики, системы координации движений и анализаторы спектра — эти и еще множество других узлов и систем, разгадать назначение которых было им не под силу, дополняли конструкцию «паука».

Кортес, как и следовало ожидать, расцветал:

— Вот видите? Просто нюх надо иметь. Я знал, что это всего лишь робот. Несколько решений действительно отменны, можно даже подумать о том, чтобы их заимствовать для нас. Но в целом ничего сверхъестественного. Надо будет как следует покопаться в его памяти. Кто знает, что он там содержит.

А потом появился ВТОРОЙ.

Обнаружил его снова-таки цифрой, целыми часами торчавший теперь перед экранами мониторов. И никто уже не возражал, когда Кортес приказал схватить «паука» и поместить во вторую лабораторию.

А затем тщетно ждали двадцать дней — никто больше не появлялся. У Кортеса, как всегда, наготове была гипотеза:

— Ждать больше нечего. Кто-то когда-то здесь побывал, оставил эти две реликвии, которые либо были не нужны, либо сами потерялись. А может, их выронили? Так или иначе, улетели без них… Да и нам уже пора, время поджимает…

Ни у кого не возникло желания спорить.

ВТОРОЙ лежал без движения, не реагируя на попытки установления с ним связи. Сейчас, когда Фокс знал уже столько секретов строения этого робота, его внешний вид, форма, даже его неподвижность — все это производило совсем другое впечатление. В реакции «паука» было что-то человеческое, что-то характерное для всех живых существ — смирение перед лицом превосходящей силы. Кортес, по-видимому, все еще продолжал считать, что расшифровка памяти ПЕРВОГО, его кода позволит ему установить контакт со ВТОРЫМ. В этом он был очень заинтересован — хотел вернуться на Землю с готовой сенсацией. Непоколебимо верил, что «пауки» остались на П-3 исключительно по воле какой-то иной экспедиции, руководимой истинно разумными существами.

Его высокое, даже высокомерное, мнение по поводу привилегированного положения рода человеческого в космосе не раз удивляло Фокса.

ВТОРОЙ… Комбинация твердых, граненых, по-металлически блестящих форм, вырисовывающихся строгими линиями на фоне белой стены лаборатории. И в то же время с этой строгостью странным образом контрастировали закругленные очертания суставов и зеркала.

Фокс не в силах был избавиться от мысли, что для творений человеческого разума характерны как раз немногочисленные округлые формы.

Злость и ожесточение вновь овладели им. Он вышел из душной лаборатории и направился к себе с намерением принять снотворное. Хотел проспать хотя бы момент старта, когда будет царить, как обычно, наибольшее оживление. Ведь его помощь экипажу все равно была не нужна: они вполне могли заменить его бесценным цифроном.

Проснулся он оттого, что кто-то его изо всех сил тормошил. Это был Франк, кричавший ему в самое ухо:

— Эй, Фокс, вставай же, черт возьми! Что с тобой?

Фокс, еще не совсем очнувшийся, широко открыл глаза и проворчал:

— Чего ты орешь? Я же слышу…

— Вставай! Ты спал, как в анабиозе. У нас неприятно сти, и Кортес созывает всех в Центр управления!

— Что случилось? Не сумели стартовать, что ли? Я же говорил, чтобы не брали столько образцов…

Франк, по-видимому, не понял шутки Фокса, потому что посмотрел на него как на сумасшедшего:

— Ты что? Да мы стартовали еще шесть часов назад. Неприятности связаны не с этим, но веселого тут мало. Все лифты блокированы. Сразу все!

Фокс никак не мог представить себе такого стечения обстоятельств, которое могло бы нарушить работу сразу всех лифтов на «Одиссее». Разве что прервана подача энергии. Поспешно одеваясь, он поделился своими сомнениями с Франком.

— Мы этого тоже понять не можем. — Франк был заметно обескуражен. — Обнаружил это Томас, когда захотел вызвать одного из цифронов. Поскольку на два вызова тот не среагировал, Томас решил сходить к нему в лабораторию. Второй цифрой следил за акселераторами, и его нельзя было оттуда забирать. И вот тогда оказалось, что цифрой прийти не может, потому что лифты не работают. Сообщили об этом Кортесу — он пулей влетел в Центр управления, еще по пути впав в невообразимую панику. Сейчас мечется там, рычит в микрофоны и клянет цифронов с автоматами в придачу, потому что на вызовы никто не отвечает. Томас пытался его немного успокоить, но, пожалуй, безуспешно…

Только сейчас Фокс почувствовал, что и его колотит нервная дрожь. В голове шумело, он с трудом собрался с мыслями. По пути в Центр управления Франк что-то еще ему говорил, но Фокс его уже не слушал.

Когда открыли дверь в Центр, Кортес вскочил с кресла, бросился к ним и, схватив Фокса за обшлага комбинезона, закричал:

— Фокс! Ты знаешь, что он мне сказал? Ты… ты можешь себе представить, что эта груда металлолома, этот…

У него перехватило дыхание. Казалось, его вот-вот хватит апоплексический удар. За Кортесом, бледный как стена, стоял Томас. Франк взял Кортеса за плечи и медленно, но решительно усадил в кресло.

— Спокойно, Кортес, — сказал он. — Что стряслось?

— Послушайте. — Кортес нервно облизал губы; веки его дергались. — Так вот… Я, знаешь ли, Франк, я втолковывал этим чертовым автоматам, чтобы они сделали что-нибудь с лифтами. Но видел ли ты такое… Они хоть бы хны, будто между нами стена. И вдруг является ко мне цифрон и говорит… нет, сообщает мне, понимаешь? Что мы здесь должны спокойно сидеть… И еще, понимаешь ли, говорит, — Кортес снова облизал губы и нервно сглотнул, — говорит, что лифты вообще-то в порядке, но пока что останутся внизу, а наступит время, они их снова запустят. В первый момент я даже обалдел от неожиданности. «Вы запустите? — спрашиваю. — Что это значит: вы?!» А он мне на это — мол, не выходите из терпения, сейчас все узнаете. А пока — чтобы тихо тут сидели. И чтобы ничего не комбинировали, потому что они и так уже отключили всю систему питания Центра. Только свет нам, дьявол их забери, оставили! Понимаешь? Только свет!