Коллектив авторов - Приключения 1972-1973

Джура остановил жеребца, спешился.

– Что за кишлак, почему он брошен, Джура‑ака? – спросил я, слезая с лошади.

– Это место люди называют Селькелды – значит, сель прошел. Каждый год беда приходит – ну прямо басмачи, даже хуже. Все губит сель – и людей, которые не успеют спастись, и скот, и дома, и добро. Так год назад государство дало людям землю под Алмалыком, и все туда вместе и переехали, всем кишлаком.

– А разве нельзя было здесь построить плотину, защититься от селя?

– Э‑э, брат, хорошо ты говоришь да силы где взять плотину строить? Сейчас людям легче переехать, чем бороться с селем… Да, земли свободной у нас много, а сил пока что мало. Но вот увидишь: будем живы – такие кишлаки здесь построим‑, такие сады будут цвести на этом месте! И люди возвратятся сюда к могилам предков. А пока что… пока что посмотри‑ка, не найдется ли чего в твоем узелке?

Я развязал узелок – от собранных мамой мне в дорогу припасов оставалось немного – пол‑лепешки да с десяток боорсаков.

Подкрепившись, мы снова тронулись в путь, поднимаясь все выше и выше. Налетевший ветерок заставил меня поежиться.

– Во‑он впереди возвышенность Бештерак, – показал Джура. – Поднимемся туда, спустимся, а там и кишлак рядом. Кишлак Ураза.

– А не обманул нас Натан, а?

– Зачем же ему врать, Натану? Завтра вернемся, увидим его. Бежать ему некуда, семья у него, сам слышал. А вот Ураз может и не заехать домой, правда, но тут Натан не виноват, он думает, мы Ураза в Алмалыке ждать будем.

– Но разве можно доверять такому? Надо было взять его с собой.

– Зачем? Чтоб видел, как мы ловим Ураза? И потом рассказывал, кому надо и не надо?

– Наверное, не повредило бы, – заметил я.

– Как раз бы повредило, – спокойно объяснил Джура. – Ты же слышал, что говорил Натан: он тоже человек, ему жить надо, кормить семью. А возьмем мы его с собой – Ураз скажет: Натан предатель…

– Так мы же все равно посадим Ураза! Пусть думает и говорит что хочет.

– Это не так просто. Ураз ведь был пастухом, с басмачами недавно и держится сам по себе. Стоит ли сразу сажать? Подумать надо…

Я не верил своим ушам. Как ни старался, не мог понять слов Джуры. Натана сажать нельзя, и Ураза, оказывается, тоже? Зачем же мы отправились ловить его? Чтобы тут же и отпустить? Я не понимал, удивлялся, но не решался расспрашивать дальше.

Пока мы добирались до кишлака Ураза, спустились сумерки. Кишлак назывался, как и возвышенность, Бештерак, то есть «пять тополей», но в темноте я не различал ни одного тополя; за низкими дувалами чернели какие‑то деревья, не то урючина, не то орешина – не разобрать было, но тополей я так и не увидел, и это странно занимало мои мысли – устал, что ли, думать об Уразе и басмачах?

Мы въехали в темный кишлак, проехали еще немного по узенькой улочке, и Джура остановился у дувала возле кокандской арбы, стоявшей с поднятыми оглоблями, спешился, привязал коня к колесу арбы; я сделал то же самое.

Кругом было темно и тихо, даже собак не слыхать. Джура тронул меня за плечо:

– Пошли.

Мы перебрались по доске через небольшой арык, вошли в чей‑то двор, во тьме я различал только деревья да кусты; Джура обернулся ко мне, я увидел рядом блеск его глаз и спросил:

– Здесь?

– Тихо… – шепнул Джура. – Тихо, его дом близко.

Мы прошли в соседний двор, и в темноте и тишине кишлак казался неживым. «Селькелды, – вспомнил я. – Сель прошел». И тут прямо передо мной коротко заржала лошадь, фыркнула, и снова все замерло.

– Хорошо, вовремя пришли, – шепнул мне на ухо Джура. – Намаз совершает.

Кто совершает намаз, где совершает и почему это хорошо – ничего не вижу, ничего не понимаю.

Джура взял меня за плечо, повернул, и мы двинулись вдоль низкого дувала. Темнота и тишь обострили мое зрение и слух, я ожидал появления кого‑то притаившегося, ожидал нападения из темноты, и вдруг будто что‑то толкнуло меня – слева я заметил движение по земле, будто ползет кто‑то. Приглядевшись внимательно, я понял – это была тень человека. И увидел, откуда падает на землю эта тень.

Перед нами была калитка. Джура без скрипа отворил ее, мы вошли во двор и подошли к дому. В окошке помаргивал огонек; человек на молельном коврике не мог нас увидеть – он сидел спиной к нам и разговаривал с богом.

Джура кивком указал мне на человека, и мы на цыпочках двинулись к двери.

Сердце мое бешено колотилось, из‑за его стука я не слышал наших осторожных шагов. Не услышал их и

Ураз – ни когда мы тихонько вошли в комнату, ни когда Джура, словно тень, скользнул ближе к молельному коврику и Поднял с пола маузер. После этого Джура вернулся к двери и сел, скрестив ноги, – не стал мешать Уразу совершать намаз. Я остался стоять – боялся шелохнуться. Время остановилось, и единственное, что напоминало о жизни, – двигавшаяся при помаргивании светильника тень Ураза.

Наконец он дочитал молитву, обратился налево, выдохнул: «Суф» – и замер: увидал нас. И что маузера нет под рукой – тоже увидел. Он не пошевелился и не сказал ничего, молчали и мы с Джурой. Только расширились глаза и как‑то помертвело, пустым стало обросшее, с густыми усами и бородой лицо, словно жизнь сжалась где‑то внутри Уразова тела. Потом я увидел, что губы Ураза шевельнулись.

И еще какое‑то время Ураз сидел неподвижно, а потом выдавил зло:

– Съел‑таки меня, милиционер!

– Нет, – возразил Джура. – Не я, ты сам съел свою жизнь.

– Сейчас уведешь?

– Больше некого ждать.

– Верно, знаешь, – согласился Ураз. – Тогда мне надо попрощаться с семьей.

– Как хочешь, – сказал Джура. – Только ни слова о том, кто мы. Они не должны знать, что ты арестован. Приехали по делу, понятно? Бежать не советую – ты знаешь, как я стреляю.

– Что ж в Тангатапды – промахнуться боялся?

– Коня твоего пожалел.

– Да, за коня сам Худайберды сто баранов давал – шутник!

В комнату неслышно вошла женщина – одной рукой прижимала к груди ребенка, на другой блюдо с пловом. Увидела нас, замерла, испуганно посмотрела на Ураза – взглядом спросила, какие распоряжения будут.

– Плов в чашку положи, я еду, – сказал Ураз жене и глянул на Джуру, тот кивнул. – Да поживее!

Женщина исчезла неслышно, как и появилась.

Джура кивком указал Уразу на дверь – пошли, мол Мы вышли во двор – Джура, Ураз и за ними я.

Женщина уже протягивала мужу мисочку с пловом, завернутую в румол – поясной платок. Склонив голову, она спросила еле слышно:

– Когда ждать вас?

– Про то один аллах ведает, – сумрачно бросил Ураз и добавил еще, но уже мягче: – Береги сына.

Мы вышли из кишлака; я вел в поводу свою клячу и жеребца Ураза.

На дороге Джура подал поводья моей лошади Уразу.

– Садись… На этой далеко не уйдешь.